ущее нутро свое от этого прохладного вина. И примешь этого демонического зелья с излишком. И случится это в каком-нибудь кафетерии или ресторации. И будет в том месте дева, как говорят, несчастной наружности, словно окажется уродиться бы ей обладательницей свиноподобного рыла либо фигуры необычайной размытости. Но ты в облике её будешь видеть только хорошее, только лишь лик её чистый и ко всему зрить вокруг сможешь одни красоты неописуемые. И дружки твои будут всячески возвышать достоинства этого создания и потворствовать твоему непреодолимому влечению, непрестанно подливая в чашу твою браги, а закуску старательно отодвигая подале. И найдёт на тебя помрачение ума. И потому станешь ты поперёк девичьей тропы и ублажать станешь особь эту, балуя её воображение конфетами и радуя взор её томный цветочками. И пойдёт дело к свадьбе. И скажет архангел, который всегда с веткою в руке: – Да будет так! И скажет другой архангел, что пикою вооружен: – Пусть и будет. И соберёшься ты с другами своими на тайную вечерю. И будешь вино пить с ними без меры, песни вовсю распевать и слушать щекочущие душу хвалебны от них. И состоится вскоре свадьба твоя; распахнет дверцу белое авто, соберутся люди, а разукрашенная лахудра произведёт на асфальте первую семейную борозду, волоча за собой долгую фату. Разойдется гуляние; в кровь передерутся гости, расквася носы друг дружке и надавая добрых оплеух, полы усеет расколоченная во множестве фаянсовая посуда. И настанет ночь брачная. А по полуночи, вдоволь наговорившись о пустом, задерешь ты самым бессовестным образом невесте своей ступни, которые удались размеру твоего в некоторой мере поболее. И окрасит невеста незаметно простыни соком клюквенным, а то и просто гуашью, огласивши при этом истошным воплем своим неестественным и звереподобным спальню, будто в поданом супе обнаружила крысиный хвост, скрывая тем прежний грех с своим тайным совратителем. И умело вонзит в спину твою, окропленную первым любовным потом, накладные ногти, отчего оросишь ты плоть её чрезмерно семенем перезревшим, которая все же затеряется в перезревшем семени другого. И отвернётся от сцены этой архангел, что книжицу держит. И станет смотреть в сторону архангел с чашею в левой руке. И все двенадцать оп-ездолов, вкушавших со стола твоего, предадут тебя, оставивши верным только одного Иуду, который не откажет себе в удовольствии любить обильный стол твой и скрытно доставлять комплимент твоей супруге. И станет жена твоя на сносях и без меры бранчлива. А дом твой наполнят пестрые херувимы и будут тихо порхать в комнатах тебе на радость. Пройдёт немного времени и мир померкнет пред тобою, в одночасье ставши с ног на голову. Народится у вас здоровенький, но капризный дитятко, кудрявенький и сильно отличный от тебя самого, а в дом твой войдёт тёща, языка колкого и со змеиным жалом. И будут клыки её в сто крат острее твоих и в сто крат длиннее твоих. И станет она есть тебя поедом да жалить беспричинно,потому как только этой популяции присуще мракобесие и неистребимость. Приволочет она с собою в дом твой всякого барахла, где будет огонь, вода и даже медные трубы. И будешь ты гореть в Гиенне огненной, тонуть в воде затхлой и всякий раз залезать в прокисшие трубы. И станет теща без спросу заправлять твоими делами. И доходы твои приберет без остатка. Ко всем бедам станет она являться тебе в снах странным образом схожею с нильским крокодилом. И в снах тех будет бить тебя зеленокожею лапою по щекам и загнутым когтем со значением тыкать в твой пачпорт, в самое сердце Сатанинского штемпселя. И сникнут от всего этого херувимы. И рассядутся они по тёмным углам и на карнизах, и перья их уже будут повыщепаны презлым этим диаволом. А жена твоя чревом своим ненасытным будет иссушать тебя со старанием, забираясь без одежд на спинки кресел или совращая тебя самыми греховными открытостию позами, что свойственны лёгким особам. И произнесет один из архангелов, который ничего с собою не носит: – Эх-хе-хе… И грустно вздохнет кто другой из архангелов, которому и без всяких атрибутов хорошо командуется: – Да уж. И в беде этой пустишься ты в тяжкие, находя утешение в водке и полюбовницах, что будут стопою поменьше и характеру поуживчевее. И будешь сам их располагать на спинках кресел и выставлять в срамные позы. И станут поносить тебя на чем свет стоит. И распустят про тебя слухи несуразные. А жена твоя свяжет себя узами нового полюбовника, которого тёща будет знать, как Иуду и привечать лучше родного, и ко всему жену твою выгораживать всячески от твоей обиды. Но настанет время и понесёт тебя нелегкая. Огреешь ты как-нибудь по башке ненавистную тёщу медной трубою, выбрав что поувесистее, и рванешь, удовлетворившись за все страдания на все четыре стороны, станешь влачиться по городам и весям. И тещины клыки более не смогут рвать на тебе шкуру, а жена не сможет удушать тебя своим парфюмом. И бросишь ты семью свою, на радость Иуде и всем окружающим. И открестится от тебя сам черт, запутавшись в кутежах твоих и развратничестве. И уже любые архангелы не будут отворачиваться, а начнут подсматривать, как ты предаешься блуду и куражишься. И вскоре, по прошествии небольшого времени подберешь ты себе супругу скромную, запаха неудушливого, со стопою изящною и маленькой, а взором потупленным, но у которой будут двое ребятенков разной масти и в строжайшей тайности содержаться два полюбовника из округ. Кроме этого багажа за ней будет числиться один тридцатисемилетний балбес с оранжевым ирокезом, помеченный в телефонной книге отчего-то Ниночкой. И в этом счастии встретишь ты старость свою. И, наконец, выделится время и возьмёшься ты за любимое занятие, которое долго носил под сердцем. Но доделать его уже не успеешь, ибо нет завершенности в мире земном, а время человеческое ничтожно. Так было и так будет во веки веков. И дай Бог не сбыться сему завсегда сбывающемуся пророчеству. Аминь, сын мой.