Но потом мне стало понятно, почему всё именно так, как и должно быть. Лариса Александровна всегда была для меня тем самым Большим Человеком, к которому можно прибиться, когда больно и страшно, и в тот же миг ощутить, что всё хорошо. И я знала, что она не оставила бы меня незащищённой. Поэтому, уходя, она передала мне часть своей взрослой магии, чтобы я смогла беречь себя уже сама. И я берегла.
На кладбище я приходила редко: Лариса Александровна совсем у меня с ним не ассоциировалась – во всех воспоминаниях я видела её либо весело улыбающейся на прогулке в интернате, либо увлечённо рассказывающей истории на своей уютной кухне.
После того, как мы с Ветром миновали кладбищенский забор, перед нами предстала та часть улицы, в которой располагались административные здания. Почти все они были идентичны друг другу: серые коробки с устрашающе тяжёлыми дверьми и угрюмыми табличками, предназначенными для странных километровых аббревиатур. Лишь одно строение внешне выделялось на общем фоне: это был ярко-персиковый дом с красивыми узорчатыми колоннами.
– О, смотри-ка: ЗАГС! – воскликнул Ветер, показывая на него. – Может, заскочим туда, поженимся?
– Что? – я улыбнулась, не восприняв эти слова всерьёз.
– Пуркуа-па! Там, кажется, как раз закончился обеденный перерыв, а нам всё равно нечего делать. Раз уж все вокруг в это играют, почему бы и нам не сыграть? Прикинемся, что мы с тобой нормальные граждане, а? – спросил он и игриво подмигнул.
Больше всего в Ветре меня привлекала его спонтанность, эта поразительная способность моментально придумать какую-то сумасшедшую затею и сразу же броситься в её воплощение с головой, словно в последний день.
Я засмеялась и молча кивнула Ветру. Уже в следующее мгновение мы, не сговариваясь, одновременно рванули вперёд и, за считанные секунды преодолев расстояние до ЗАГСа, буквально влетели в него.
У входа сидела тётушка-вахтёр, которую мы, видимо, здорово напугали своим появлением, так что она даже захлебнулась чаем. Откашлявшись, она недобро на нас посмотрела. Не дожидаясь более развёрнутой реакции с её стороны, мы ринулись на лестницу, которая, если верить указателю, вела к кабинетам, где принимаются заявления граждан.
Оказавшись на втором этаже, мы быстро отыскали дверь с табличкой «Заявления о заключении брака», постучались и зашли внутрь.
За ламинированным коричневым столом сидела женщина в чёрной жилетке, которая тоже пила чай. Она недовольно посмотрела на меня и спросила:
– Что вам?
– Мы хотим подать заявление на вступление в брак, – торжественно ответила я.
Женщина покачала головой и буркнула заученным тоном:
– Для подачи заявления требуется личное присутствие обоих заявителей.
– Так мы же вместе пришли! – сказала я и обернулась.
Никого.
– Ну и где ваш жених? – ехидно уточнила женщина.
Я ничего не понимала. Оглядев весь коридор, я убедилась, что Ветра нигде нет. Меня обдало холодным потом. Сорвавшись с места, я бросилась на лестницу и практически кубарем с неё свалилась.
Вахтёрша снова посмотрела на меня, как на полоумную, но ничего не сказала. Я окинула взглядом первый этаж – везде пусто.
Как в бреду, я доковыляла до двери и вышла на улицу. Мне показалось, что солнце больше не светило. Тьма сгущалась вокруг, и моя внутренняя холодная сущность вылезала наружу, опутывая меня своими щупальцами и медленно протыкая ими насквозь.
И это случилось. Стало абсолютно темно. Меня наконец накрыло мучительное осознание, которого я боялась больше всего на свете и которое так отчаянно от себя отгоняла. Но теперь оно оказалось сильнее и, крепко схватив меня, уже не отпускало.
Я почувствовала адскую боль: словно разрядом тока, прошедшим через всё тело, меня ударило ужасной правдой. О том, что я никогда не узнаю ничего про своих родителей и никогда их не увижу. О том, что своей безучастностью я погубила Катю, и её, скорее всего, уже нет в живых. О том, что после смерти Ларисы Александровны я осталась совсем одна, и до меня больше никому нет дела. О том, что Ветер – всего лишь плод моего воображения, который я создала от одиночества, а психиатр был прав, что я сумасшедшая.
Когда меня сдавило настолько, что я уже не могла ни думать, ни дышать, в этой абсолютной засасывающей пустоте вдруг раздался слабый свист. Я мгновенно схватилась за него, как за спасительную ниточку, и он стал звучать всё громче.
Я открыла глаза. Сначала у меня ничего не получалось разобрать: везде были только расплывающиеся цветные пятна, сквозь которые просачивался солнечный свет. Постепенно придя в себя, я поняла, что лежу на асфальте рядом со входом в ЗАГС, а на моём животе сидит Фиолетка. Она чирикала мне нашу любимую мелодию и смотрела так тепло и нежно, что я почувствовала, как через неё в меня понемногу возвращается жизнь.