Альфа Центавра [СИ]

— Не думайте, что я уже ваш, — сказал Распутин, и в ожидании своего стейка отломил кость с мясом у Камергерши. Сей жест она поняла, как право на право иметь все три палки.

— В общем, так! Несмотря на то, что судьба стала относиться к нам по-человечески, и прислала Киннера Распи, как символ того, что скоро и сам он будет здесь, целиком, так сказать, как туша того медведя, шкуру которого мы зрим сейчас.

— Вы не кончили речь, — сказал Распутин, и попросил принести еще одну бутылку Мадеры. На что Дэн ответил:

— Вы еще не начали как следует есть, а выпили уже много.

— Вам жаль?

— Может и не жаль, но спьяну вы можете перепутать, кому обещали победу в этом городе.

— Да отстань ты, Дэн! — крикнула Камер, — ты не видишь, что маг хочет напомнить мне о чем-то очень важном. А! А-А! А-А-А! Я не закончила речь. Чем должна заканчивать речь?

— Тостом, — сказал Василий.

— Тостом? Да иди ты, Василий, это не те шутки, которые я хочу сейчас слышать. А впрочем-м, кажется, ты прав, мартышка, и хлопнув многозначительно, что, мол, при случае и ты не стесняйся, его по затылку, рявкнула:

— Руки-ноги на стол — я Котовский! — У Мишки Япончика после этих рявканий упал в кофе с молоком пончик, который он так давно хотел съесть. Шутка. Она просто сказала:

— Мне по барабану гости не только из будущего, но и прямо из Астрала, а чтобы три палки прямо сейчас лежали передо мной.

— П-палки-и? — спросил слегка поперхнувшись несъеденным пончиком Беня.

— Да, сервелата, и обязательно, финского.

— Как говорил Ксеркс Леониду перед штурмом обманным путем Фермопил:

— Долги надо отдавать.

— А я у вас брал?

— Неважно.

— Не-ет-т, скажите, брал или нет?

— По барабану.

— Тогда мы будем сражаться с вам, как львы, со стаей гиен.

— Как это, насмерть, что ли?

— Не только.

— А именно?

— Один к двадцати семи. Вас погибнет в двадцать семь раз больше.

— Именно в двадцать семь? Не в двадцать восемь и тем более, не в двадцать девять?

После этого монолога Распутина, Камергерша поняла, что:

— Уже проигрывает сражение, — и только потрогала чисто символически, поднесенные ей лично Дроздовским — через кладовщика Беню — три палки финского сервелата. Хотела передать Сонька, но Дэн за стойкой посчитал это:

— Неудобным, — и знаешь почему? Здесь не остров Лесбос. Пока еще. Сонька Золотая Ручка промолчала, и поняла, что все, как обычно:

— Новая родина встречает, как то, что было, но теперь нет, ибо находится уже:

— Далече. — Вроде бы все тот же кабак, но нет, тот уплыл в небеса, или — хрен редьки не слаще:

— Ушел под землю. Как говорят на Той стороне Атлантического Океана:

— Они — Это Унесенные Ветром. Всю оставшуюся жизнь я мечтала перейти на сторону Царицына — и вот на:

— Никакой не то что благодарности, но если бы было можно вообще бы не приняли в армию. — А так:

— В атаку! — закричала Сонька. И только тут все поняли:

— Это не дух-мух Распи, а:

— Троянский Конь уже прорвался в город.

— Ми — прошу прощенья — мы не выполнили возложенную на нам миссию: объединить народы Метрополя и Ритца, — сказал Троцкий.

— Мы да, но, что делала эта Елена Прекрасная на стене с Котовским, когда Троянский Конь прошел в Царицын? — спросил Дэн, и как обычно ошибся, или наоборот:

— Угадал, — но поздно:

— Они и ввели его в город.

Да. И да даже не по ошибке — думали, что Конь — это уже отыгравший своё барабанщик, а решили взять Коня контратакой, понимая, что он зачем-то нужен для штурма Царицына. Надо было объединить три стороны: Стену, где они были с Котовским, ресторан Метрополь, и отель Ритц, а сделали:

— Всё наоборот. — Они двинулись двумя эскадронами с разных сторон, но не нашли Коня в ночном тумане. И более того:

— Были окружены броневиками Ники Ович и Леньки Пантелеева — с одной стороны, а с другой всю их армию — когда Елена крикнула Котовскому, что надо пробиваться к Волге — расстрелял танковый Заградотряд Аги и Махно. Утром Елену и Котовского начали искать на задымленном поле, но не нашли.

— Найти! — сказала Аги, а Махно сказал, что:

— Они уже все равно ничего не смогут сделать. И более того, — он не договорил:

— Мне по барабану: более или менее — у меня приказ: все должны быть убиты, а они вообще обязательно.

— Что значит обязательно?

— Со связанными сзади руками, выстрелом в живот, чтобы дольше мучились.

— Такого приказа быть не может. Потому что некому его отдавать уже.

— Уже? Уже — не считается, потому что приказ получен в прошлом, которое еще никому не удалось изменить.

— Кто мог отдать такой приказ Зара-нее?

— Не знаю, может и ты, когда командовал армией.

— Подпись есть?

— И подпись и печать, — Агафья вынула гербовую бумагу: тридцать третий — гриф: секретно.

— Это не я.

— Не знаешь, кто?

— Какая разница, ты не собираешься нарушать этот приказ, если подписавший его уже умер?

Далее, бой в Ритце между Врангелем, Кали, Дыбенко и теми, кто был здесь:

— Камергерша, Амер-Нази, Дэн, Василий Иванович, Дроздовский, Мишка Япончик, Сонька Золотоая Ручка, — она и начинает:

— В атаку! Многие, почти все или даже все — будут убиты. — Надо эту строчку, и вообще весь этот абзац?

Распутин хотел бежать к эстраде, но растерялся:

— Внесли его Флорентийский Стейк, который всегда просил, если был болен Одиссей, а так-то всегда сами давали, ибо боялись его больше тех Сирен, которых он сам боялся, и просил привязать к Грот-мачте: хребтовое мясо на Т-образной кости, с вырезкой с одной стороны и просто мясом с другой. Разница? Есть. И мадерой, которую Распи зачем-то уже перелил в тазик:

— Как его тащить, если плещется туда-сюда? — Но парень справился, схватил стейк с подноса зубами — он подавался не очень горячим, так как несколько минут доходил после жарки до состояния:

— Полной пригодности для осу-осу-осуществления счастья, — а тазик постарался заставить лавировать, как корабль Одиссея в бурю. Почему именно Одиссея? Ответ:

— Несмотря на то, что его здесь разрывали на части как белые так и полосатые — надеялся улететь на Альфу Центавра, и наконец, зажить, как просто:

— Человек Счастливый, — а именно:

— Бабы — мадера — баня — бабы — мадера — баня, — и уикенд у местной царицы, в роли которой? где у меня будет отдельный — нет, не кабинет, чтобы принять ее — а натюрлих охотничий — на бабочек, как любил Владимир Набоков — домик, чтобы предсказать ей:

— Нет, нет, никто с Земли сюда не летит, — и далее со смехом:

— Ишшо ума не нажили, чтобы летать до Альфы Центавра, — несмотря на то, что мы только динозавры. Ума больше, честно говорю. Поймите меня правильно, и запомните, наконец, что эволюция была раньше, чем деградация. И, следовательно, развитие шло от человека до динозавра, а потом опять деградировало в инволюцию:

— До Хомо Сапиенса, — так что не бойтесь:

— Не долетят все равно, — хотя, не скрою, сожрать нас, их мечта-идея.

Бывшие в Киннере, решили применить сначала психическую атаку, ибо для чего еще расселись на эстраде за:

— Барабан с его медными тарелками, саксофон с его разумным писком, гитару, чтобы поглубже влезть в самое сердце, вплоть до души, и что-то еще — разобрать уже было трудно:

— Может быть, фортепьяно, а возможно аккордеон. А сам Киннер Распутин запел опять ту же волынку:

— Сижу ли я, пишу ли я, пью кофе или чай-й. Приходит ли знакомая блондинка-а. Но понимаю, что разглядывает меня сохглядатай, да не простой, а Невидимка — с Альфы Центавра. После слов:

— Ну и вот срываюсь с места, будто тронутый я-я-я. До сих пор моя невеста мной нетронутая-я-я. — И даже про погоду, как обычно, не успел ничего сказать, как все они спрыгнули с эстрады — и хорошо, что без щитов и мечей, а только в кимоно, как выразилась Сонька: