— Ряд четырехместных столиков около барной стойки, где когда-то начинал сам Фрай, как бармен первой категории, — Врангель сел за отдельный столик, чтобы подчеркнуть с самого начала:
— Он будет воевать, но один, как командир дикой дивизии. И. И, как говорится:
— Если не везет, то не везет долго. — Врангель сгоряча прошел со своей дикой дивизией так далеко, что увидел — даже ночью:
— Впереди только Волга. — Только тут понял, что попал в западню. Понял, но ничего не происходило. Он не знал, что центр Белых был пуст. Там должен быть Амер-Нази, но он ушел на стену Царицына давать маяки наступающим дивизиям и бригадам, а Камергерша, которая могла бы идти центром, встала на правый фланг вместо Эспи, который По Ошибке — как Чичиков у Гоголя скупал Мертвые Души заместо Зивых, хотя многие думают:
— Он считал Мертвых более нужными и полезными для себя и других, чем Зивых, — в том смысле, что по ошибке-то по ошибке, а может и:
— Нет. Хотя если это Судьба подумал Распи-Распутин, то аб-со-лют-т-но-о непонятно, почему она не за меня. Ибо. Воевать совсем не умею. И по этой причине или по другой повел свои войска именно по центру, а Фрай, как назло чуть-чуть раньше этого принял решение идти лично центром, несмотря на то, что уже доложили:
— Врангель ушел центром, и канул, как в Волгу.
— Что такое Волга? — почему-то не понял Дэн. И ему пояснили — Елена:
— Это наша Лета. Во как! А говорят:
— В ней осетры водятся. — Ибо:
— Водятся-то, может, и водятся, только никто никогда их не видит.
И если их кто-то тем не менее ест, то как он это делает, чтобы никто не видел. Ибо одному-то по определению есть:
— Скуш-ш-но. — И никто не может догадаться:
— Это он один, а Их полным-полно, что тоже самое:
— Очен-но мнохго. А вот он один остался и ничего не видит. Фрай на удивление разоткровенничался на прощальном ужине — который, между прочим, был завтраком — и открыл, известную ему тайну, кто это такой Один-слепой, а именно:
— Народ, — и его бестолковая партия.
— Народ — это я еще понимаю не видит ни хрена, и сам вдобавок невидим, — сказал Дэн, а партия почему?
— Дак, мил человек, партия — это замаскированный под Белого Офицера Троцкий, а он, как вы думаете:
— Способен видеть истину? — Однозначно, что нет.
— Какие ваши доказательства? — спросила Елена, и попросила передать большой кусочек торта, — последний, может быть, в этой жизни. Почему?
— Я иду воевать этим еще не наступившим утром против своего отца Батьки Махно и матери Соньки Золотой Ручки.
— Ты говорила, твоя мать учительница Аги, — удивился Фрай, уже облекшийся в красную с черным мантию Герцога Чемберленского.
Поле боя дымило паром. Применять пока что прием Спартака:
— Катить на Ксеркса огненные шары из сена, соломы и горюче-опасных веществ, смешанных с вонючей нефтью — думали, что горит не нефть, а что-то другое, — не стали. Возьмем их:
— По-честному! Распи бросил в сторону дымящийся Лью, а Фрай красную от крови саблю. Они пошли друг на друга.
— Ты что здесь делаешь? — удивился Герцог Чемберленский.
— Да, — тоже удивился Распутин, — почему я не мог этого предвидеть, не понимаю? Нет, чувствовал, что хренопасия какая-то идет, но не думал, что до такой степени. Тебе бы в Швейцарских Альпах на горных лыжах кататься вместе с Кларой и Розой, а ты здесь полками командуешь.
— Пора брать быка за рога, — ответил Фрай, и забыл, что хотел сказать Распутину, что он лучше бы и дальше предсказывал охотникам, кого они сегодня добудут: медведя или соболя, а:
— Не лез под колеса истории, которая таких горе-предсказателей давит, как орех! — и он одним легким, но точным ударом ладони — как это делается в Тибете: одной ладони о саму себя — разделил его не только точно пополам, но и что самое удивительное: уже без панциря.
Как скальпированный череп древнего индейца Майя, и вопрос был только в одном:
— До или уже после отрезания ему яиц, — как Кецалькоатлю.
И Распутин почувствовал, как пятки его уходят в землю.
— Адибно, паслушай! — сказал он самому себе. — И провел болей из стойки, которому его научила Сонька Золотая Ручка, встретившись с ним случайно на берегу Волги, куда в последнее время все боялись ходить, опасаясь какой-то сумасшедшей тачанки, и еще более чокнутой Сирены, ее возглавляющей.
— Тебе понравилось?
— Очень! На этом, собственно, и закончился их обоюдоострый разговор, ну, плюс пару фраз, как обычно, о многоженце Махно:
— Ты его уже не любишь?
— Нет, в том смысле, что это навсегда, но в прошлом. Я ищу себе мужа — генерала, хотя бы от инфантерии.
— Я-то буду командовать конницей, и знаешь почему? Я сам — лошадь.
— Да? Не заметила. Это Ника Ович и лошадь и конь, а ты з-здоровый м-музик. Настаящи-й-й Киннер.
— Как ты узнала?
— Морда у тебя уж больно лошадиная.
— Это оскорбление?
— Нет, это моё тебе предсказание: генералом будешь, лесной паренек.
— Я тебе не верю. И даже обижен, не буду больше тебя трахать.
— Вот как? А я тебе предскажу:
— Будэш-шь, ох как будэшь! — И научила, — а пока что только показала:
— Болевой на Руку из Стойки, — после которого Распи захотел всё то, о чем мы не только мечтали, но даже больше.
И сейчас Распи провел его Фраю, как, собственно, отставной козы барабанщику. В том смысле, что человеку, бывшему когда-то близким, но не настолько, чтобы, но все равно пива вместе бы выпили, если бы встретились в Москве, как жертвы системы лагерей царской России, а теперь Распи понял, потому что прочувствовал:
— Вот оно, тащат мя грешного в преисподнюю. В том смысле, что не минуту, конечно, но несколько секунд точно — не мог понять, кто кого держит за руку:
— Он Фрая, или Фрай его. — Примерно, как лебедь, рак и щука:
— Пока двое разбираются — третий один, как Александр Сергеевич Пушкин катает шары:
— Под сенью лип и тополей. — Но в любом случае — из круга:
— Не выйти. Ну, и значится, что произошло, как вы думаете? Пошли вместе громить Белые орды? Нет, наоборот, пошли на Царицын. Вроде бы банально:
— Маг победил простого Герцога. — Но. Но как и написано:
— Колдун несет богатыря. — Не наоборот. Может так только, подержаться. За бороду.
Остававшийся в резерве Дэн на удивление самому себе не опечалился, что теперь его очередь показать:
— Как сражаются русские офицеры.
— Он уйдет на Ту сторону, — сказал за прощальным ужином Распи. Чемберленский ответил:
— Туда ему и дорога. И Дэн с одной конной бригадой, и одной дивизией:
— От инфантерии, — прошел до самого штаба, и взял в плен Кали со словами:
— Попалась, командир разбитого корыта. Эспи в это время куковал в Персиковой Теплице — вспомнил молодость, когда работал садовником у одного приличного человека, пытавшегося как Агата Кристи не хренопасией заниматься, как-то:
— Выращиванием породистых баранов, — а писать романы. И как он узнал, для этого надо либо чапать на Клондайк, как Джек Лондон, либо, как Агата Кристи просто-напросто построить в теплом климате зимнюю персиковую теплицу. Ну, и чтобы был большой бассейн в олимпийском стиле:
— Как у Всех. И как только теперь Эспи попадал в персиковую теплицу, тянулся в письменному столу, установленному здесь же, рука к перу, перо к бумаге, ибо не могло бесконечно чесать себя за ухом. И как ему предсказал еще на Зоне Распи — ничего не выбрасывал, а отправлял в будущее: паковал в папки, папки в ящики, читобы потом говорили:
— Ни только много читает — пишет ужасно много, — но никито не будет знать, чито:
— Всё было написано давным-давно, практически еще в:
— Прямом Эфире. Сейчас он писал Труд-д под символическим названием:
— Как судьба меня заставила — зачеркнуто — поставила защищать Трою — современный город Царицын.
И. И выйдя из уединения Персиковой Теплицы нашел в бассейне Кали и веселящегося с ней Дэна.