— Что значит: с кем и кем, ибо кто, кроме всех дам и его самого может в нем участвовать? А баб, точнее, принцесс, еще хватало в этом кабаке Ритц, как обычно:
— Аги, Ника, Жена Париса, и Камергерша по сведениям, идущим будто бы от самого:
— Их бин Распутин, — еще мотается где-то между мирами Теми и Этими. — Хотя это и вряд ли: после четырех стрел назад не возвращаются. Нет, может быть, но только не опять сюда! — А так, скорее всего, и думала сама Камер. Так и не успевшая проводить своего Вра во Францию, а точнее в Бельгию, чтобы он там мог получить приличный вид на жительство:
— До того, как прилетит и за ним корабль с Альфы Центавра.
Далее:
— Свадьба. — Дамы дерутся между собой.
Фрай зашел в банкетный зал, куда должен был вернуться после неудачного посещения самого зала со спущенными практически до колен бархатными штанами — нет, не бархатными, а из французского шинила, стойкого к стирке, когда денег не было, чтобы тут же после посещения какой-нибудь королевы — а они все в его-их воображении — были для него царицами, не покупать новые:
— Ну, если она ничего не заплатила. — А бывает и так:
— Хочется очень, а денег все равно нет. — Ибо. Ибо он не всегда успевал их снять раньше, чем на него набрасывались.
— Куда он ушел? — спросил Фрай у Банкетного Зала, и этот чуть ему не ответил. Почему?
— Обосрался, говорят, очень. От страху. Ибо Фрай только понюхал стулья, на которых недавно здесь проходило равноденствие, как они исчезли. Почему? Ну, если люди едет даже марципаны, если их посыпать цианистым калием, то стулья, пахнущие сразу двумя телами — мужским и женским — даже лучше.
— Ты где был, когда я зашел посоветоваться? — спросил Фрай, когда Распи опять — ибо мы помним, что он здесь был когда-то — появился-не запылился.
— Ходил в сырно-колбасный холодильник.
— Зачем?
— Странный вопрос, ибо: а вдруг там кто-нибудь есть?
— Зачем тогда припер сюда говяжью ногу, круг колбасищи, и голову, этого, как его?
— Сыра.
— Да пока что только сыра. Никого не было?
— Да так, ничего интересного. Фрай присел неподалеку от Распутина и спросил:
— Почему не съел марципаны? — потрогав пальцем один из них, но лизать палец, как это обычно делается в таких случаях — не стал.
— Мне нужен врач.
— Зачем?
— Чтобы. Необходимо взять кровь на инсулинонезависимый сахар, чтобы таким образом понять, может ли он справиться с ядом стрихнина, который возможно существует в этих марципанах, которые я очень хочу, но не могу — диабет.
— Когда придет этот сахар?
— Когда ви уже уехали с базара — его выбрасывают, или когда ви уже дома, или даже, когда сели уже обедать или ужинать, вернувшись с рынка, а он только тогда и появляется. Бывает даже, когда только легли спать. И даже может случайно прийти утром и узнаете:
— Он тут — выброшен, надо ехать.
— Как будто в древние времена.
— Вот именно.
— Я выпишу тебе, — сказал Фрай, — но только проктолога, и знаешь почему?
— Нет.
— Потому что, дурья твоя голова, — он постучал кстати по ней, но не костяшками, а так только: указательным пальцем, как будто показывал место на глобусе, место:
— Вечного свидания с тобой, — он вырабатывается у тебя автоматически при непосредственном видении марципанов и других его производных в виде эклеров и наполеонов. Ибо — подожди сейчас доскажу…
— Прошу вас, мистер, не надо, ибо я и сам все это знаю, но в последнее время — в свете полосы неудач — думаю, что надо проверить искусственно, с помощью врача.
— Отлично сказано, но и я тоже доскажу, а именно:
— Даже в штрафном изоляторе на Зоне, когда лисы не смогли доставить тебе шоколад ночью, ты понял: он, этот инсулинонезависымый сахар, вырабатывается все равно — хотя и не сразу, но если был секс, как говорится:
— Возьмите пожалуйста, ибо их есть у меня.
— Помнишь, как ты трахнул жену кума, которая работала учительницей географии здесь же на Зоне, и забрела в шизо, в надежде застукать мужа с любовницей хоть-какого-нибудь пола, а ты схватил ее, и, как говорится:
— Рассказал всё сам.
— Нет, буквально не помню, но сахар действительно попер, я думал это было просто совпадение.
— Не надо оправдываться, скажи только, кто там был.
— Ихгде?
— В колбасном холодильнике!
— Никого не было, мне просто показалось.
— Вот именно об этом я и спрашиваю:
— Кто там пытался инициироваться?
— Несмотря на ваши сиськи-миськи требования и угрозы, я не буду отвечать, пока сам не попробую.
— Да? Ну хорошо, пробуй, — и Фрай поднес к глазам Их бин Распутин розовую с бирюзовым, ажурную тарелку с марципанами.
— При чем здесь это?
— Тебе прекрасно известно, как я только что доказал:
— Если у тебя только что был секс, отравленные марципаны, будь они хоть самими наполеонами с эклерами в трубочку вместе взятые, он тебя не возьмет.
— Кто, инсулин?
— Почему инсулин? Яд. Как говорится:
— Если у вас есть секс — инсулин вам не нужен, по определению. Доказанному мной, как Лобачевским и Риманом — за вычетом Гаусса — вместе взятыми, что параллельные прямые:
— Всё равно пересекутся.
— Судя по вашей логике, я могу ничего не рассказывать.
— Ты так думаете? Ну, значит, я не зря пришел сюда, чтобы вправить тебе мозги:
— Или ты скажешь, кто был — пусть пока что мимолетом — в колбасном, или напишешь подробную объяснительную о своих связях с пиратом Эсти. Выбирай.
Глава 63
— Хорошо, — и Распи съел сразу два марципана.
— Это значит, ты ничего не скажешь?
— Ну ты же сам сказал: одно из двух. Сам сказал:
— Или выбирай секс, или марципаны.
— У меня с логикой все в порядке — не беспокойся. Ты решил умереть, но с возможностью еще раз увидеть это чудное мгновенье. Хрен с тобой. Фрай посидел немного, закинув ногу на ногу.
— Ладно, хрен с тобой, — еще раз повторил он, — посоветуй мне пока что жену, чтобы не лезла в мои дела.
— Таких не бывает.
— Если бы были, я бы тебя не спрашивал. — И Фрай добавил: — Я согласен, чтобы не у меня они были оба, а у неё.
— Ты уверен?
— Думаю, у меня нет выбора.
— Если и Инь и Ян будут вместе в одном — у другого останется только:
— Холодное, холодное сердце, — а точнее, вообще ничего, если не считать лучших друзей девушек — бриллиантов, у тебя есть бриллианты, на всякий случай спрашиваю, чтобы ты тут же не умер на месте, ибо сов-всем-м без души на Земле нельзя удержаться.
— У меня есть вот это, — и Фрай разжал ладонь.
— Бриллиант Сириус?! Откуда он у тебя, хотя, скорее всего, он не настоящий.
— Настоящий, он выпал из Левы Задова, когда я устроил ему маленькое харакири в его раздевалке.
Где Эсти? Однако скоро это выяснилось:
— Над этим рестораном Ритц — Титаником в воображении некоторых — пронесся с очень большой скоростью для тех, кто привык кататься только на тачанке, а в лучшем случае, на тарантасе на деревне у дедушки, или на телеге у бабушки, которая боясь мчатся на тарантасе, как она говорила:
— Очень укачивает, — и не работать, а только спасть хочется, как сказал Лермонтов:
— И никогда вообще не просыпаться, — ибо толку все равно:
— Так и не будет: не для людей эта Земля приготовлена, а только для их покойников, и слова ее с той же убежденностью не опроверг Данте, и ни одного хорошего слова не сказал о Земле, кроме разве что:
— Ти-жа-ло-о! — Как говорится:
— Ньютон, скорее всего обсчитался, так как выбрал не тот ракурс под яблоней. — Надо было садиться подальше, может быть, даже в беседку, тогда бы яблоко все равно упало, но уже:
— Не по голове, — и ему стало бы очевидно:
— Летать, как птицы — лучче, — хотя некоторые, такие как Гаусс пожалели бы о таком непроизвольном устройстве этого хауса, так как птиц математике не обучают, а с другой стороны, он все равно не принял к сведению рассказ Римана: