— Она не вертится, а стоит, как и прежде на трех китах, или на трех обезьянах, или на трех кенгуру, или даже:
— Новая теория, — на своих трех лапах, — кому как больше по душе — поэтому параллельные прямы увы, как ни крути, все равно пересекутся, а значит:
— Надо бежать. И вот Эспи и убежал, тем более его колебания разрушил своей логической антитезой Фрай:
— Любая мысль — антигосударственна.
— А я так мечтал, так мечтал! — возопил Эст, — применить свое умение читать, как Курчатов: с листа:
— Мигнул и готово — я всё знаю, и даже то, о чем некоторые не успели даже подумать, как Мандельштам.
— Так не бывает.
— Нет, бывает, хотя и очень редко. Но Фрай настоял на своем:
— Согласен, но только как комета Галлея, которая была, да, но только в настоящем времени ее никто не видел, потом поняли:
— Приходила. — И это касается не только ее, но и еще некоторых личностей, на букву Х и А. Смешно, честное слово, как будто нельзя видеть:
— Задним Умом, — хотя кажется, что, зря, ибо себе все равно уже поздно — не поможешь, а другие точно также:
— Все равно не поймут, так как — этеньшен:
— Не поверят. А все отлично знают, что можно не только заминировать город, как бог Помпею, а взорвать только на глазах обернувшейся жены Лота, как раз не понявшей, что:
— Такие вещи видеть, да, можно, но только:
— Не в Прямом Эфире. — Могла бы и потерпеть.
Эспи захватил на берегу три канонерки, и по запальчивости отрыл огонь по самолету Пархоменко, с которого и началось, как говорится:
— Это средней длины еще не законченное, тем не менее, предложение, ибо прочитал в одном месте, как это делали:
— Люди порядошные, — и тоже решил, как они:
— Не надо следить за логикой, ибо:
— Она и так есть в вашей природной голове. И люди все равно поймут то, что только можно напортачить, ибо считают себя, априори:
— Умней любого НеЗнаю, — как-то:
— Гаусса, Римана, Лобачевского и Секста Эмпирика вместе взятых. — Именно это понял Ван Гог, когда решил бросить говорить проповедями, а только просто по-простому:
— Симфониями, которые Гегель называл:
— Моментами Познания. — Однако:
— Первобытного Хомо, — и нельзя сказать точно был ли у него уже тогда его Сапиенс, переведенный, в пещерах Альтамира, как:
— Хвост Длинный. — Или даже его еще не было.
Пархоменко понял, что этот аспират института международный отношений, как некоторые его уже называли из-за того, что вызвал на конкурсной основе на соревнование Курчатова, но не как тут в одном фильме:
— Пятьсот и более знаков в минуту на пишущей машинке, а:
— По числу томов Карла Маркса, Каутского и Фридриха Энгельса сфотографированных за час невооруженным взглядом — если считать по системе Ван Гога, и:
— Глазом — по системе Шишкина. Об этом он, собственно, и сообщил, приземлись с трудом у ресторана Ритц, замершего в ожидании апокалипсиса. И того, что инопланетяне:
— Вот-вот, — опять улетят, и по-прежнему здесь все будут умирать просто так, ни за что.
— Он меня сбил с канонерки Роза Люксембург, — сказал Пархоменко, — а ведь я махал ему крыльями:
— Давай сначала разберемся, авось я люблю другую!
— Где Котовский? — спросила Жена Париса.
— Он координирует действия наших канонерок, чтобы не били в случае чего по берегу, ибо еще точно неизвестно:
— Будем мы отступать, или лучше улетим со всеми вместе на Альфу Центавра.
— Между прочим, у тебя было другое задание, — сказала Жена Париса, а не на аэроплане летать туда-сюда, жужжа пулеметами.
— Интересно, новые мебеля, — он в воображении похлопал самолет по хвосту, так как уже стоял в самом ресторане, почти у барной стойки, и только ждал приглашение на чашечку кофе с пенкой:
— Как у Всех. — Хотя пока что можно было заметить, что его пил, можно сказать:
— Бочками сороковыми, — только Фрай. А когда получил его ответил:
— Винтовка со снайперским прицелом на месте.
— Где именно, на месте? — попросила уточнить Жена Париса, так как думала, авось Котовский взял ее с собой, и сейчас оптическая винтовка в аэроплане, а значит, можно не откладывать дело в долгий ящик, и снять Эспи этой винтовкой прямо с аэроплана:
— Несмотря на то, что Эспи в море, где ему помогают акулы, которые — говорят:
— Сюда! — никогда не заплывают. — Ибо:
— А здесь вам не море-океан.
— Может вам осетров еще захотелось? — раздавался голос, можно сказать:
— Уже забытый, — как голос любезной нашему сердцу госпожи Анны Керн, любимой любовницы маэстро Пушкина. И в это же время приземлился Котовский, болтая израненными крыльями, как орел, восхотевший вкусного лебедя, а получивший стрелу Амура от ее последующего обладателя.
— В меня стреляли, — только и сказал он, пробежал по ковровой дорожке, а это было довольно далеко от того места, где судорожно дергалась еще в лапах, раздумывающего:
— Куда? — Туда или Сюда, — мимолетного виденья. Но он все равно ее схватил, как буфетчик Михаила Булгакова:
— Не разбирая свежести, какая она:
— Первая или вторая? — и попер к своему ветролету.
— Наврал! — рявкнула Аги, — его ветролет в порядке, и он унесет ее опять в своё заточение в Собор его Парижской матери.
— Горбун несчастный, — сказала Ника Ович, потрогав ствол пулемета, и удовлетворенного констатировав: — Уже тока теплый. И пули просвистели. Но только разрезали пополам, мотавшееся до сих пор на двери тело Амер-Нази. Котовский убежал, а в руках:
— Он нес Камергершу-у, — как труба иерихонская возопил Махно. Что значит:
— Не вернешь. — И знаете почему? Это уже было, было, было. Что значит, да, но только в Прошлом-м! А туда залезть, увы, не каждый может. Только Одиссей многоумный. И к удивлению множества народа, высыпавшего, как горох из мешка замечтавшейся о королевских дворцах Золушки, на взлетную полосу, кончавшуюся как раз на лошадиной стоянке отеля Ритц, — успел зацепиться за зад его хвоста. Но! Спрашивается:
— Откуда у зада хвост. — Ибо никто еще никогда не говорил, что:
— И у хвоста есть хвост! Немногие, но только некоторые поняли, что это был за хвост. А именно:
— Их бин Распутин — в банкетном. — Можно подумать:
— Что делать в банкетном зале так долго, если там, кроме вас никого нет. — Только Фрай иногда заходит узнать:
— Готово ли решение-предсказание? — Но! Но даже для тех, кто ни-че-го не понимает ни в Библии, ни в физике, существование разных модулей времени — не противопоказано. — Что значит:
— Их все равно есть у вас. — И значит, что и требовалось доказать:
— Распутин не замечал медленно возвращавшегося из дальних странствий Времени: пил всё тот же тазик мадеры, и более того:
— Марципаны его не убывали. Вторым был Одиссей, на этой временной битве, черно-белый барон Вра-Врангель. Он и не испугался, увидев, что у хвоста есть еще и лапы, похожие, как две капли воды на сапоги из козлиной кожи адмирала — если бывают адмиралы на канонерках — Эсти. Да, этот капитан далеко не дальнего, а только лагунного плаванья, понял, что не сбил из скорострельной пушки самолет Котовского, уцепился за его хвост, став, таким образом — чтобы не стать пятым колесом в этом э нью троянском коне:
— Хвостом хвоста. Поняла, что случилось и Жена Париса.
— Но это даже лучше, — подумала она, — одной конкуренткой на предсвадебной церемонии будет меньше. Вопрос, конечно, остается открытым, ибо неизвестно пока, можно ли объяснить с позиции этой теории:
— Кем там функционирует Одиссей. — Хвостом хвоста хвоста? Какая уже по счету это будет производная? Выдержит ли пока еще допотопный Ку-Ку такая нагрузку. Так-то бы да, но у него нет своего буквально собственного НеЗнаю, необходимого, чтобы задуматься хоть о чем-то. И только этот Киннер Махабхараты может сыграть нам на руку. Или.
— Или против.
Но только немногие это поняли, и посмотрели сначала на его зеленые парчовые штаны, потом на лошадиную голову, и наконец, на гитару. Ну кто мог это понять? Ну, Фрай, конечно, но он не мог никак определиться: