— Будем. — Только сначала пусть расскажет подробности.
— Действительно, может, он ничего и не понял.
— А вы поняли?
— Да.
— Да.
— Вот тогда и попляшите.
— Придется бить, — сказала Щепкина-Куперник.
— Да давайте, — развеселился вдохновленный успешным открытием Амер-Нази.
— Вильям — это Шекспир, естественно, — сказала Арт.
— Согласна.
— Фрей — Свободный.
— Естественно. — Это по-английски?
— По-американски, — сказал Тр-й.
— Ты — болван, Штюбинг, — сказала одна, а другая добавила:
— Совершенно точно, что ты ошибся.
— И на балу будешь носить за нами зонтик.
— Нарядишься негром. Не негром, точнее, а этим, как его?
— Афроамериканцем, в белой чалме с перьями.
— И опахалом.
— Простите, — разозлился пришелец из Американских Штатов, но ведь всё просто.
— Ну, хорошо, говори сначала ты.
— А именно? — подтолкнула его ЩеКа.
— Вильям Фрей — значит Вильям Шекспир — Человек Свободный, так как он Потрясает Копьём.
— Ты хоть сам-то понял, чё сказала? — спросила Артистка.
— Действительно, — сказала Кали, — если он потрясает копьем, то какой же он свободный? Так только, наоборот, умереть хочет, хотя и в бою. Если Вильям, то Не Фрей, если так только.
— Но для чего это шифровать — непонятно, — сказала ЩеКа, а она была очен-но сильна в литературе, правда, не только. А во всем остальном — тоже.
— Думаю, здесь совсем другой смысл, — сказала она, и почесала затылок, но не себе, а подруге, в том смысле, что:
— Согласна?
— Да, но, не совсем.
— Отлично, я сейчас вас просвещу. — Она задумалась и попросила сигару потолще и кофе покрепче. Нази крикнул банщику, но тот ответил, что подчиняться:
— Американцу не будет. — Бери сам. Ну, и значится, она закурила, выпустила дым сначала кольцами, потом, как Лимонадный Джо — Восьмерками, потом дело дошло до Пятиконечных Звезд.
— Может быть, еще чашечку кофе? — участливо спросила Коллонтай.
— Да, думаю, надо еще выпить, хотя бы кофе.
— Это уже будет восьмая чашка.
— Действительно, ты можешь окончательно обалдеть, — сказал и Американец.
— Ладно, ладно, только не торопите, сейчас скажу всё. — И пожалуйста:
— Первая часть — это вовсе не Трясти, а…
— Танцевать, — сказала Кали, а Амер-Нази ее поддержал: — Твист.
— Давай твою сигару, мы ее сейчас замнем, а то тут не только Копьё уже можно вешать, а танк или аэроплан.
— А я больше кофе пить никогда не буду, и знаете почему? — спросила Кали. — Столько пить нельзя, как ты, и я буду тебя откачивать.
— Она не будет пить, и таким образом тебя откачает, — сказал Брони — случайно вырвалось.
— Теперь ты получаешь приказ: Слово и Дело, — сказала Кали, — ты обратился ко мне на Ты. Скажите банщику, чтобы записал.
— Запиши, я назвал ее на Она! — крикнул Нази Пархоменко.
— Точно, — сказала Кали, — на Ты — это запрещено говорить самому себе, чтобы не подумать раньше времени, что Нас двое, а на Она — это можно подумать, что меня здесь нет.
— Теперь послушайте меня, господа-товарищи. Первое — я буду руководителем нашей делегации, а не ты, и не ты, а тем более, не он, — Артистка махнула в сторону коридора, где должен был находиться Пархоменко.
— Теперь ты назвала его на Он, — сказала подруга.
— Его здесь нет.
— Я здесь, — банщик оказывается сидел на околостенном малиновом кожаном диванчике.
— А что ты здесь делаешь, спрашивается?
— Курю.
— Что-то у тебя не видно сигареты.
— Зачем мне сигареты, даже Верблюд и Мальборо вне конкуренции, воздуха-то какие-е.
— А! ну ладно, спасибо и на этом, — Арт улыбнулась Пархоменко, и даже подумала — уже до этого — что возможно, он будет держать ее сумочку на балу. Тогда как другие боялись потерять сознание от этих самых воздухов сигарного типа. И в конце концов объяснила, что Шейк — это не танец, и не значит трясти случайного путника за ноги, как в фильме Берегись Автомобиля трясли великолепную даму, держа ее за ноги.
— Да и не копьё, — констатировала она, — а…
— А-а?
— Ко-ле-ба-ть-ся-я-я!
— Ну, ты додумалась, — разочаровалась даже Кали, а Броня так вообще только махнул рукой, мол:
— Так-то и я могу.
— А в чем дело? — спросила ЩеКа.
— Нет разницы, — ответила Кали, — что трясти, что колебаться.
— Вот и видно, мил человек, — обратилась она к Нази, предупреждая его жизнерадостную атаку, и не обращая внимания на банальное возражение Кали, — что есть. Колебаться — это значит: переходить незаметно от слов автора к словам героя, как это делал более известный вам — а вам особенно, она кивнула на Пархоменко у стены, но он только поперхнулся дымом, а так ничего и не понял — Маркиз Де. Он говорил:
— Давайте сначала расставим кровати, какая кому, а только потом займемся делом.
— Каким дело? — счел нужным вмешаться Банщик, раз на него обратили внимание.
— Этим, мой друг, Этим, — и дальше идет разговор.
— Разговор — это не дело.
— Помолчи, один раз тебя спросили, и это не значит, что теперь ты будешь тут постоянно махать веником, скройся с глаз моих.
— Случаюсь, эта, как ее, Джульетта.
— Я? Спасибо, тогда пока останься.
— Значит, не Трясти Копьё, а Колебаться между словами Автора и словами Героя, — сказала Кали, и добавила:
— А как же Спир — Копьё? — Оно ведь осталось.
— Это не копьё, а Труба, переходя незаметно от слов автора к словам героя, вы превращаетесь с Трубку. Два, казалось бы два независимых, непересекающихся Листа свиваются вместе, образуя трубку. Понимаете:
— Трубу, а не копьё. — И Труба эта есть не что иное, как переход с Альфы нашей Центавры сюды-твою на Землю. Ну, или, как здесь считается:
— Это — Вифлеемская Звезда, Звезда Перехода Демаркационной стены.
— Что отделяет эта Стена? — спросил Амер.
— Так известно, что, — беспечно ответила ЩеКа.
— Мы не понимаем, — ответили ребята хором.
— Я знаю, — сказал опять появившийся Пархоменко. — Так скать, бывал. И да: вы меня возьмете с собой на бал, если я правильно отвечу?
— Какой смысл? — сказал Броня. — Она-то, — он кивнул на Арт, как на нового Моисея, — ответ, видимо, знает.
— Да, ладно, пусть говорит, я так и так ему обещала, что будет на балу носить мою сумочку с бриллиантами.
— Это Театр, а люди в нем актеры, — сказал Банщик, и добавил: — Более того, как сказал Пушкин, там есть:
— Партер и кресла, и не только:
— Раёк нетерпеливо плещет, и… этеньшен:
— Взвившись занавес шумит. Это Труба — Переход между Сценой и Зрительным Залом. Вот это самое Шейк — Колебание и происходит именно благодаря этой Трубе.
Поэтому не:
— Копьём Потрясающий, а:
— В Трубку Свивающийся, образующий:
— Вифлеемскую Звезду.
— Вы разработали здесь, друзья мои, — Нази поднялся, — целое доказательство Великой Теоремы Ферма, а Вильям Фрей — это всё-таки Свободный Вилли, а именно:
— Защищаясь Нападаю.
— Или наоборот, — сказала Кали, — Нападая Защищаюсь. Именно это и значит Вильям — Надежный Защитник, но! С копьём. Вошел Банщик.
— Опять ты? — спросила ЩеКа. — Что?
— Эта-а, забыл добавить: ответ попросили нарисовать.
— Вот, — сказал Нази, а у вас получилось Доказательство на триста страниц. Все печально задумались, но Артистка что-то нарисовала, а потом показала всем. И народ, как сказал Пушкин:
— Опять безмолвствовал. Что это было? Это были Ворота Кремля. Кажется, Спасские.
— Да, это кажется Спасские ворота? — спросила Кали, как особа, обладающая особенными качествами в отношении мужчин: при ней они сразу начинают раздеваться.
— Рипит ит, плиз! — рявкнул капитан, ибо с первого раза такого злого парня не взять.
— Я тебе говорю, скотинообразный осёл! — подошла и рявкнула ЩеКа:
— Это Никольские или Спасские Ворота.
— Я не понял? — спросил парень, — почему Ворота с большой буквы?