Альфа Центавра (СИ)

— Он может не выжить.

— Тем не менее, я настаиваю.

— К сожалению, я тогда не знаю, что делать.

— Хорошо кто-то может его подержать, — сказал Оди.

— Кто все заняты, — ответил Фрай, и в подтверждение его слов, пролетела тарелка.

— Летающая тарелка! — закричал из зала нудист Катовский. А Дэн:

— Вот как надо! — Он имел в виду, что летающая тарелка с пирожными попадет в Агафью Училку, которая пошла учить Щепку за бросок Главного судьи Нази и поломку стола, за которым, мы, судьи, можно сказать:

— Мирно жили. Но в следующий момент Артистка Щепка и Агафья Училка, бывшая жена Батьки Махно, так сцепились, что обе упали на статую, можно сказать:

— Рабочий и Колхозница в исполнении Фрая и Пархоменко:

— Колхозник и Рабочий, поднявшиеся на дыбы. И… и они сбили эту Статую. Всё так, единственно, что не очень понятно, как Фрай и Парик оказались вне ринга, на площадке рядом, где отдыхали раненые в предыдущих боях участники соревнований, как например, Щепка с кофе, зеленым чаем и шесть пирожными, и то это были те пирожные, которые мы видели, возможно, их было еще больше. Не может быть? Бывает. С голодухи столько, разумеется, не съешь, только от чрезмерного нервного перенапряжения.

Остались только два неповрежденных участника соревнований, а именно:

— Фекла и Оди, хотя он был судьей, а Фекла, имела одну сильно поврежденную руку, и хотела остаться только судьей, точнее:

— Тоже судьей, но на самом ринге. И тогда вышел Катовский, и запрыгал на ринге в шикарном зеленом халате, что должно было означать:

— На самом деле я красный.

— Кто выйдет против этого Геракла? — спросил Оди, — найдется ли тот Одиссей, который сможет его укротить, точнее, укоротить? Кто вышел? Дэн? Или кто-то другой? Может быть, Махно?

А вышел сам Одиссей. Зачем? Он хотел проверить:

— Та ли эта дама, за которую выдает себя. — А если точнее, то как раз наоборот.

— Я с ней, — сказал Одиссей, — и показал на Феклу.

— Како с ней, я уже здесь прыгаю, хочешь с ней, пожалуйста, но только через мой э-э, ну, не труп, а хотя бы просто бездыханное тело.

— Я буду с ним драться, — сказала Фекла и зажала рукавом раненую руку.

— Ты больна, пожалуйста, не лезь, дорогая, — сказал Оди.

— Что значит: больна?

— И тем более, что значит: дорогая? — влез Катовский. — Вы знакомы? Не думаю, и поэтому предлагаю не церемониться:

— Будем биться за нее.

— С тобой, — добавил Кот.

— Я согласен, — сказал Оди, — если, разумеется, дама, не против.

— Я против, я сама хочу набить ему морду. Мордашку, знаете ли, вот эту, — она взяла Катовского за подбородок, потрепала слегка, и сделала саечку. Он схватился за щеку, и ошарашенно посмотрел на даму, в том смысле, что понял:

— Если это не любовь, то что же это? Примерно тоже самое понял и Одиссей, он даже обиделся:

— Ты почему меня не обняла при встрече, как…

— Как Клеопатра Александра Македонского, — решил не падать духом Котовский. Тем более, что никто не знает точно, кто кого любил в детстве. Фекла задумалась.

— Так это ты, что ли?

— Кто? — решил просто так не сдаваться Одиссей. Тем более, они не помнили имени его первой жены: Пенелопы. Даже если ее никогда и не было, все равно надо было для приличия запомнить ее легендарное имя. Катовский, как хитрый нудист понял, что Одиссей его переигрывает в любовной интриге, поэтому схватил Феклу, и потащил к канатам, чтобы в дальнейшем преодолеть их, как заградительную колючую проволоку на подступе к позициям Белых на Турецкому Валу. Почему так страшно? Ему казалось, что взять их будет затруднительно. И точно, Одиссей не придумал на этот раз ничего хорошего, остроумно-заумного, а просто подставил ему Подножку. Ребята упали, и что самое замечательное:

— Преодолели заграждение, пролетели под-над канатами — между вторым и третьим, а не по полу, как думали получится, большинство зрителей. Тогда Одиссей подумал, как их остановить теперь? Ну, чтобы это было не только умно, но и возможно. И он бросил в затылок наглому нудисту Бриллианат Сириус, который по пути к рингу забрал в корчащегося в муках Нази. Все упали.

— Только бы попал не в нее! — крикнул из зала Дэн, который даже забыл, где теперь находится его невеста. А она была рядом. — Прости, я даже не заметил, когда ты вернулась.

— Ладно, ладно, пока не отвлекайся, смотрим кино, это же ж очень интересно, почти, а точнее даже без почти:

— Великолепная Семерка. Далее, Катовский утаскивает Феклу-Ольгу. Да, Катовский смог утащить упитанную Феклу. Как? Сейчас посмотрим. Он бросил Одиссея, также неожиданно, как Щепка главного судью Нази: прижал к себе, потом оттолкнул на подставленную уже ногу — Задняя Подножка. Дама посмотрела на него разочарованно.

— Ты не Одиссей, — сказала она.

— Нет, нет, подожди, ты просто меня не узнала. Он нарочно упал — почти нарочно — чтобы она получше узнала его, а вышло наоборот:

— Одиссей никогда не должен проигрывать.

— Но это неправильно, — сказал он, — ибо я слушаю, — он хотел сказать:

— Богов, — но решил сказать правду:

— Я слушаю Альфу Центавра.

— С Альфы не могли приказать тебе падать от такого Гераклито, — она почти ласково потрепала Ката за ухо, и он полез с ней через канаты, точнее: через-под. Как обычно, ибо иначе с ринга не выйдешь, так сказать:

— Заколдованный Квадрат.

— Почему, непонятно? — сказал Оди.

— Чего тебе еще не ясно? — сказал Кати, и добавил: — А то ведь я могу подойти.

— С того света не возвращаются. И знаете, почему? У нас на Альфе Центавра был Круг.

— Да ладно.

— Точно.

— Ничего особливого, — ответила Фекла, — у нас тоже был, и более того, даже сейчас есть, — и добавила: — В деревне.

— Ах, так ты из деревни, что ли? — даже улыбнулся Катовский. — Я думал, ты здесь на продуктовой бале подъедался. — И добавил обидное:

— Водила с Нижнего Тагила.

— Пусть сыграет что-нибудь в подтверждение своих слов, — сказала Фекла, можно сказать, уже лежа между канатами.

— Прости, но на роялях, даже на домашних пианинах я не умею, — сказал Оди.

— А чего же тебе, трубу, что ли, дать большую? — заржал Кат.

— Тока на баяне.

— Да, пусть, — сказала Фекла, — думаю и на баяне ничего не получится.

— Ладно, играй, эй! эни боди, подайте ему фисгармонию. И он спел, так сказать, что многие заплакали:

— А поезд уходит в далека-а, скажем друг другу:

— Прощай-й! — Если не встретимся — Вспомни!

— Если приеду — Встречай! Одиссей уже хотел сложить инструмент, но многие не только из зала, но и раненые за рингом закричали:

— Ишшо! Пажалста.

— Помню тебя перед боем, в дыме разрывов грана-а-т-т.

— Платье твое голубое-е, голос, улыбочку, взгляд.

— Ишшо! — опять заорали не только некоторые, но и многие.

— Много улыбок на свете, много чарующих гла-а-а-з-з.

— Только такие, как эти в жизни встречаются — Раз! Он надеялся, что на этот Раз Фёкла, как смелая щука, сможет выбраться из сетей Ката, но она, как крикнула любовница Дэна Коллонтай:

— Не смахгла! — Смех сменил минорную ситуацию на жестко мажорную, в том смысле, что:

— Смело мы в бой пойдем, а потом умрем. — А конкретно:

— Бой, бой, бой!

Глава 17

— Если Одиссей не хочет драться за свою любовь, можно я выйду? — спросила Коллонтай своего Дэна.

— Так, естественно. Только зачем? — ответил генерал.

— Знаешь, открою тебе тайну:

— Мне всё равно: любить иль наслаждаться.

— Вот так, значит?

— Нет, я тебя спрашиваю:

— Ты не против, если что?

— Что?

— Ну, если я ее выиграю, то мы можем потом продать ее Одиссею, как наш общий трофей.

— Ничего не понял! — рявкнул Дэн.

— Ответь просто:

— Ты в доле?

— Хорошо, да.

— Тогда давай залог.

— Сколько? Рублей двести хватит?

— Лучше триста, и да: нет ли в долларах?

— Прости, с собой нет.