— Я тоже.
Он долго молчал, покусывая губы. Затем встал, поправил очки.
— Что ж, пойдёмте.
Заведующий прихрамывал. Мы медленно шли по коридорам Архива.
— Вы ещё прочтёте об этом, — говорил заведующий. — Если не ошибаюсь, второй том, страница сотая и дальше. Зарубин хотел разгадать тайны итальянских мастеров эпохи Возрождения. С восемнадцатого века начинается упадок в живописи масляными красками — я имею в виду технику. Многое считалось безвозвратно утерянным. Художники не умели получать краски одновременно яркие и долговечные.
Чем ярче были тона, тем быстрее темнели картины.
Особенно это относится к синим и голубым краскам.
Ну, а Зарубин… Да вы увидите.
Картины Зарубина висели в узкой, залитой солнцем галерее. Первое, что мне бросилось в глаза, — каждая картина была написана только одним цветом — красным, синим, зелёным…
— Это этюды, — сказал заведующий. — Проба техники, не больше. Вот «Этюд в синих тонах».
В голубом небе бок о бок летели две хрупкие человеческие фигурки с пристёгнутыми крыльями — мужчина и женщина. Всё было написано синим, но никогда мне не приходилось видеть такого бесконечного многообразия оттенков. Небо казалось ночным, иссиня-чёрным у левого нижнего края картины и прозрачным, наполненным жарким полуденным воздухом — в противоположном углу. Люди, крылья переливались оттенками голубого, синего, фиолетового.
Местами краски были упругие, яркие, сверкающие, местами — мягкие, приглушённые, прозрачные.
Рядом висели другие картины. «Этюд в красных тонах»: два алых солнца над неведомой планетой, хаос теней и полутеней — от кроваво-красных до светло-розовых. «Этюд в коричневых тонах»: феерический, выдуманный лес…
Заведующий умолк. Я ждала, глядя в голубые, непроницаемые стёкла его очков.
— Прочитайте дальше, — тихо произнёс он. — Потом я покажу вам другие картины. Тогда вы поймёте.
Я читаю так быстро, как только могу. Я стараюсь схватить главное — и вперёд, вперёд…
«Полюс» летел к звезде Барнарда. Скорость полёта достигла предела, двигатели начали работать на тормозном режиме. Судя по коротким записям в бортовом журнале, всё шло нормально. Не было аварий, не было болезней. Никто не напоминал капитану о его обещании. И сам капитан был, как всегда, спокоен, уверен, весел. Он по-прежнему много занимался технологией красок, писал этюды…
О чём он думал, оставаясь в своей каюте? Бортовой журнал, личный дневник штурмана не отвечают на этот вопрос. Но вот интересный документ. Это — рапорт инженеров. Речь идёт о неполадках в системе охлаждения. Сухой, точный язык, технические термины. А между строк я читаю: «Друг, если ты передумал, это позволит повернуть. Отступить с честью…» И тут же надпись рукой капитана: «Систему охлаждения будем ремонтировать на планете звезды Барнарда». Это звучит так: «Нет, друзья, я не передумал».
Спустя девятнадцать месяцев после вылета ракета достигла звезды Барнарда. У тусклой красной звезды оказалась одна планета — по размерам почти такая же, как и Земля, но покрытая льдами. «Полюс» пошёл на посадку. Ионный поток, выбрасываемый из дюз ракеты, расплавил лёд, и первая попытка оказалась неудачной. Капитан выбрал другое место — снова лёд начал плавиться… Шесть раз заходил «Полюс» на посадку, пока, наконец, не удалось нащупать подо льдом гранитную скалу.
С этого момента в бортовом журнале начинаются записи, сделанные красными чернилами. По традиции, так отмечались открытия.
Планета была мёртвой. Её атмосфера состояла почти из чистого кислорода, но ни одного живого существа, ни одного растения не оказалось на этой планете. Термометр показывал минус пятьдесят градусов. «Бездарная планета, — записано в дневнике штурмана, — но зато какая звезда! Каскад открытий…» Да, это был каскад открытий. Даже сейчас, когда наука о строении и эволюции звёзд далеко шагнула вперёд, даже сейчас открытия, сделанные экспедицией «Полюса», во многом сохранили своё значение.
Исследования газовой оболочки красных карликов типа звезды Барнарда и по сей день остаются классическими.
Бортовой журнал… Научный отчёт… Рукопись астрофизика с парадоксальной гипотезой эволюции звёзд… И, наконец, то, что я ищу, — приказ командира о возвращении. Это неожиданно, невероятно.
И ещё не веря, я быстро переворачиваю страницы.
Запись в дневнике штурмана. Теперь я верю, знаю — это было так.
Однажды капитан сказал:
— Всё! Надо возвращаться.
Пять человек молча смотрели на Зарубина. Мерно щёлкали часы…