— Так вот, — сказал Быков бесцветным голосом. — Дело вот в чём.
После этого он замолчал на минуту, хрустнул пальцами и пожевал губами. Акимов нетерпеливо заёрзал в кресле.
— Да. Дело вот в чём, — сказал Быков. — Скажите, Акимов, вы… Вы ведь работали над «СКР» около двух лет, так?
— Так, — согласился Акимов.
— Сложное это дело — тонкое программирование…
Тонкое программирование «мозга» нового типа потребовало строжайшей изоляции места работы от всех внешних влияний. Поэтому работы пришлось проводить не в исследовательском центре, а здесь, вдали от крупных предприятий, от мощных линий силовых передач, от шума и гула большого города, в изостатических помещениях на глубине пятидесяти метров под холмом с пластмассовым колпаком. И поэтому Акимов провёл здесь два года почти безвыездно, в напряжённой ювелирной работе.
Но Акимов не стал говорить об этом Быкову. Он сказал только:
— Да, довольно сложное.
— Чем вы думаете заниматься дальше? — спросил Быков.
Акимов неохотно сказал:
— Буду работать в Новоенисейском университете. Нельзя тратить по два года на каждую систему. У меня есть кое-какие идеи. Программирование программирования.
У него были кое-какие идеи, и эти идеи очень увлекли его. Рассчитать криотронные кристаллизаторы, выращивать готовый, запрограммированный «мозг»… Привлечь к этому делу математиков, физиков, в первую очередь «гения кибернетики» профессора Сунь Си-тао из Кайфына. Но он не стал говорить и об этом.
Впрочем, Быков не настаивал. Он помолчал, побарабанил пальцами по подлокотнику и с трудом произнёс:
— Дело, собственно, в том, что… Да. Видите ли, две недели назад наш кибернетист сломал позвоночник. Спортивные игры, несчастный случай. Да. Он лежит в госпитале… Говорят, он уже никогда не сможет летать.
«Турболёт улетает через полтора часа», — подумал Акимов. И вдруг он понял, о чём говорит Быков.
— Сломал позвоночник? — спросил он. — И никогда уже не сможет летать?
Быков кивнул, не поднимая глаз.
— Никогда. А мы стартуем через неделю.
Тогда Акимов вспомнил ночь, многие ночи, яркий спутник «Цифэй» над бледными тенями далёкого хребта. И маленькую хрупкую Нину, которая так счастлива, что они будут вместе и навсегда.
— Я понимаю, — сказал Акимов.
Быков молчал, глядя себе в колени.
— Я понимаю, — сказал Акимов. — Я тоже кибернетист. Вы хотите, чтобы я…
— Да, да, — сказал Быков. — Мы стартуем через неделю. У нас совсем нет времени… Да, конечно. Я тоже понимаю, это тяжело. Шесть лет туда и шесть обратно… И большой риск, конечно… Только… — он растерянно взглянул на Акимова. — Вы понимаете, экспедиция немыслима без кибернетиста.
Акимов медленно поднялся.
— Что касается работы, — поспешно заговорил Быков, — пожалуйста. Вы можете работать во время рейса. Книги, микрофильмы, консультации… У нас есть отличные математики. Я понимаю, это слабое утешение, но…
Не год, не два, а двенадцать. Это будет двенадцать лет без Нины. Акимов не знал, как он скажет ей. Он знал только, что в его глазах сейчас то же выражение мучительного напряжения, какое он видел сегодня в глазах Быкова.
Он повернулся и пошёл к двери. На пороге он обернулся и сказал с горьким удовлетворением:
— Вы, оказывается, совершенно обыкновенный человек.
Быков стоял лицом к прозрачной стене, глядел на серое небо и думал. Да, он, Быков, совершенно обыкновенный человек. Такой же, как и остальные восемь миллиардов обыкновенных людей, которые работают, учатся, любят на нашей планете… и вдали от нашей планеты. И любому из них было бы так же тяжело на его месте. Просто невыносимо тяжело.
Частные предположения
Валя Петров пришёл ко мне сообщить об этом.
Он стянул с головы берет, пригладил волосы и сказал:
— Ну вот, Саня, всё решено.
Он сел в низкое кресло у стола и вытянул свои длинные ноги. Он улыбался совершенно так, как всегда. Я спросил:
— Когда?
— Через декаду. — Он сложил берет пополам и разгладил на колене. — Всё-таки назначили меня. Я было совсем потерял надежду.