Мы молча окружили их. Мы смотрели во все глаза. Петров сказал через голову Ружены:
— Здравствуйте, товарищи. Простите, многих из вас я, вероятно, позабыл. Ведь мы виделись в последний раз семнадцать лет назад…
Никто не сказал ни слова.
— Кто начальник ракетодрома? — спросил Петров.
— Я, — сказал начальник Северного ракетодрома.
— Я потерял свои авторазгрузчики, — сказал Петров. — Будьте добры, разгрузите корабль. Мы привезли много интересного.
Начальник Северного ракетодрома смотрел на него с ужасом и восхищением.
— Только не трогайте шестой отсек, хорошо? В шестом отсеке две мумии. Сергей Завьялов и Сабуро Микими. Мы привезли их, чтобы похоронить на Земле. Мы везли их пять лет. Так, Ларри?
— Так, — сказал Ларри Ларсен. — Сергея Завьялова мы везли пять лет. Микими мы везли три года. А Порта остался там. — Он улыбнулся, борода его затряслась, и он заплакал.
Петров нагнулся к Ружене.
— Пойдём, Руженка. Пойдём. Ты видишь, я вернулся.
Она смотрела на него так, как никогда ни одна женщина не смотрела и не посмотрит на меня.
— Да, — сказала она. — Ты вернулся.
Она зажмурилась и помотала головой. Они пошли, обнявшись, через толпу, и мы расступились перед ними. Она прощалась с ним навсегда, а встретила его через полгода. Он уходил на двести лет, а вернулся через семнадцать. Ему удалось это. Ему всегда всё удавалось. Но как?
Я не знаю, как это объяснить и можно ли это объяснить. Я ведь только поэт. Я не физик.
В тот день Валя вернулся поздно. Он долго мешкал в своём кабинете, что-то фальшиво насвистывал, преувеличенно сердито накричал на мартышку.
Я поняла, что всё кончено. Я села и не могла подняться. Валя вошёл и остановился возле меня.
Я чувствовала, как ему трудно заговорить. Потом он нагнулся и поцеловал меня в волосы. Так он делал всегда, когда возвращался домой, и на секунду у меня появилась сумасшедшая надежда. Но он сказал тихо:
— Я улетаю, Руженка.
— Когда? — спросила я.
— Через декаду.
Я встала и принялась собирать его в дорогу. Он любил, чтобы я собирала его в дорогу. Обычно он ходил вокруг меня, пел, мешал и дурачился. Но сейчас, когда я собирала его в последний раз, он стоял в стороне и молчал. Может быть, он тоже вспоминал вечер на взморье.
Десять лет назад мы давали шефский концерт в санатории межпланетников в Териоках. Было страшно выступать перед самыми смелыми в мире людьми. Страшнее, чем перед обычными слушателями, пусть каждый третий из них артист, каждый пятый — учёный, а каждый десятый — и артист и учёный. Объявили меня, я спела арию Сольвейг и «Звёздный гимн». Кажется, получилось удачно, потому что меня несколько раз вызывали.
На обеде после концерта возле меня сел молодой межпланетник. Некоторое время он молчал, потом сказал:
— Мне понравилось, как вы поёте.
— Спасибо, — сказала я. — Я очень старалась.
Но я знаю, что ему понравилось не только моё пение. Он тоже понравился мне. Он был длинный, не очень складный, с худым загорелым лицом. Лицо у него было некрасивое и очень милое. И хороши были умные весёлые глаза. Хотя, вероятно, я заметила это гораздо позже. Ему было лет двадцать пять.
Я спросила, как его зовут.
— Петров, — сказал он. — Собственно, Валентин Григорьевич Петров.
Тут он почесал согнутым пальцем кончик носа и добавил:
— Но вы зовите меня просто Валя. Хорошо?
Он поглядел на меня испуганно и даже втянул голову в плечи. Я засмеялась. Он был необыкновенно милый.
— Хорошо, — сказала я. — Я буду звать вас просто Валя.
Потом мы танцевали, потом стемнело, и мы пошли гулять на взморье. Мы стояли лицом к желто-красному закату. Валя рассказывал мне о последней — неудачной — экспедиции к Ганимеду. Я слушала, и мне представлялось, что, кроме меня, он никому в целом свете не рассказал бы так о своей ошибке, которая привела экспедицию к неудаче.
Я слушала, глядела на закат, и больше всего мне хотелось сказать Вале что-нибудь доброе и ласковое.
Но я ещё не смела. Валя остановился и сказал:
— Ружена, я тебя люблю.
Я не знала, что ответить, и он спросил:
— Ты на меня сердишься?
Мы поцеловались. Я осталась в Териоках, и это была самая счастливая неделя в моей жизни. Так я стала женой межпланетника.