— И в этом всё дело. Как вы знаете, в растворах элементарным носителем энергии является ион. В кристаллах носители энергии — электроны. И всё непреодолимое различие между нашей, органической, и их, кристаллической, жизнью определяется простым физическим фактом: при равных электрических зарядах ионы обладают в тысячи, в десятки и даже в сотни тысяч раз большей массой, чем электроны… В нас все жизненные процессы — и нервные и мышечные — происходят благодаря перемещению и изменению энергии ионов и нейтральных молекул, благодаря обмену веществ. В них нет обмена веществ — только обмен электронной энергии. Мы усваиваем энергию весьма окольным химическим путём: разлагая и окисляя пищу. «Ракетки» могут питаться непосредственно светом и теплом, как кристаллические термо— и фотоэлементы. Так они могут сосредоточивать в себе огромную энергию, и развивать поистине космические скорости движения…
— Но главное различие не в скоростях движения, а в скоростях внутренних процессов. В нашем теле любой элементарный процесс связан с перемещением тяжеловесных ионов и молекул, попросту говоря — с переносом вещества. Поэтому ничто в нас не может проистекать со скоростью, большей скорости распространения звука в воде. Скорость электронных процессов в «ракетках» ограничена лишь скоростью света. У них и счёт времени иной и представление о мире иное.
— Всё то, чего человек достиг после тысячелетий труда и поисков, естественным образом вошло в организмы «ракеток». Электромагнитное движение, телевидение, космические скорости, радиолокация, представления об относительности пространства и времени… Только что Ло Вей сообщил, что они с Патриком установили невероятный факт: «ракетки» в своём движении учитывают поправки теории относительности. А ведь это объясняется просто. Кристаллические существа движутся со скоростью до 20 км/сек., отсчёт времени у них также в десятки тысяч раз более точный, чем у человека. Поэтому в своём обычном движении они «чувствуют» то, что мы, люди, едва можем себе представить, — изменение ритма времени, искривление пространства, возрастание массы. Вероятно, вот так же они «чувствуют» волновые свойства частиц микромира. Так же они «чувствуют» и многое, от чего нас, людей, отделяют десятилетия научных исследований…
Новак замолк и сел. Тотчас вскочил Торрена, рукой откинул волосы:
— Антон, какая же это «жизнь» без обмена веществ? Можно ли это считать жизнью?
— Почему же нет? — пожал плечами Новак. — Они движутся, развиваются, обмениваются информацией.
— Но как развиваются? Как образовалась кристаллическая жизнь? Как размножаются эти «ракетки»?
Новак улыбнулся:
— Ты бы ещё спросил: есть ли у них семья и любовь! Не знаю. Мы слишком мало знаем о них.
— Кристаллические существа… — в раздумье повторил Сандро и оглядел окружающих. Глаза и щёки его горели. — Подумать только — за минуту они могут придумать больше, чем я за месяц! Целый водопад мыслей, и каких мыслей… Хотел бы я побыть «ракеткой» хоть несколько часов.
— Подождите, Антон, — сказал Патрик Лоу. — Если это жизнь и, как вы утверждаете, разумная жизнь, то она должна быть созидательной. Где же то, что они создали? Ведь планета имеет дикий вид.
— Я думал об этом, — кивнул капитан. — Всё объясняется чрезвычайно просто: им — кристаллическим существам — не нужно это. Им не нужны здания и дороги, машины и приборы, потому что они сами мощнее и быстрее самых сильных машин: совершеннее и чувствительнее самых сложных приборов. Они не проходили стадию машинной цивилизации и не будут её проходить. Вместо того чтобы: создавать и совершенствовать машины и приборы, они развиваются сами… В прошлую экспедицию мы видели не «ракетки», а «самолётики» — так они изменились за двадцать лет.
— Но можно ли считать их разумными существами, если нет никаких следов их коллективной работы? — возразил Лоу. — Может быть, это ещё кристаллические «звери», а?
— Есть! — Новак хлопнул по поручню кресла. — Есть следы! Правда, вряд ли это можно назвать созиданием… Я имею в виду исчезновение атмосферы Странной планеты. По-видимому, атмосфера мешала им летать, мешала увеличивать скорости. «Ракетки» уничтожили её — вот и всё…
Лоу не хотел сдаваться:
— Если они разумные существа, то почему они не общаются с нами? Почему «ракетки» ничего не ответили на кинограмму?
— Видите ли, Патрик… — Новак несколько секунд помолчал, обдумывая ответ. — Боюсь, что им понять нас ещё несравненно труднее, чем нам их. Стремительность мышления и движения «ракеток» так огромна, что наблюдать за нами им было труднее, чем нам увидеть рост дерева. Помните, чтобы внимательно рассмотреть нас, «ракетки» пикировали?.. Кто знает, не принимают ли они за живые существа наш звездолёт и разведочную ракетку, а не нас самих?
Максим Лихо сквозь прозрачную часть пола смотрел на Странную планету. То место её, над которым висел звездолёт, уходило в ночь. Извилистая, размытая рельефом граница света и тени захватывала всё большую и большую часть планеты, и она без остатка исчезала в чёрном пространстве. Только последние искорки — отражения от вершин самых высоких скал — ещё теплились некоторое время. Дневная часть, играя резкими переливами света, уплывала назад.
Максим поднял голову:
— Послушай, Антон. Если ты догадывался, что «ракетки» — разумные существа, то зачем же ты… не знаю, как и сказать: разрушил, что ли, — словом, сбил эту «ракетку»? Не нужно было этого делать.
Новак недоуменно поднял брови:
— Но… догадку следовало проверить. Иначе мы улетели бы, так ничего и не поняв. И потом ты помнишь первую экспедицию? Они с нами тоже не церемонились.
— Да ведь тогда были совсем не те «ракетки», что сейчас. Если следовать твоей гипотезе, то они так же отличались от нынешних, как мы отличаемся от питекантропов. Они развиваются с неслыханной стремительностью! Убить существо мыслящее, возможно обладающее большим разумом, чем наш… нет, этого нельзя было делать. Что они подумают о нас, людях Земли? — Максим Лихо покачал головой и упрямо повторил: — Этого не следовало делать.
Остальные молчали. Новак поднялся с кресла:
— Понятное дело: трудно сразу осмыслить всё это. Ну что ж, впереди у нас немало времени… Совещание закончено. Сейчас, — голос его приобрёл металлический оттенок, — всем готовиться к старту!
Новак ошибся: времени для размышлений оказалось немного.
…Первым заметил корабль «ракеток» Сандро Рид. «Фотон-2», набирая скорость, уже десятые сутки огибал Ближайшую и выходил на расчётную инерционную траекторию. Члены экипажа, прикованные к сиденьям 4-кратной перегрузкой, тяготились о г вынужденного безделья и неподвижности. Сандро выбрал себе хорошее место — обсерваторию — и наблюдал за созвездиями. Он и заметил какое-то тело, частично затемнявшее собою уменьшающийся диск Ближайшей. «Фотон-2» набрал уже более 40 000 км/сек., но тело не отставало, а, наоборот, приближалось. Слепящие вспышки антигелия, сгоревшего в дюзах, мешали как следует рассмотреть форму тела.
Сандро вызвал рубку управления:
— Антон! Нужно остановить двигатели.
— В чём дело? — на экране было видно, как Новак от изумления даже попытался подняться в кресле.
— За нами летит какое-то тело…
При выключении двигателей автоматически заработали два центробежных маховика — на носу и в корме звездолёта. Они создавали противовращение огромной массы «Фотона-2» со скоростью десять оборотов в минуту: этого было достаточно, чтобы создать в жилой и рабочей частях звездолёта нормальное центростремительное тяготение.
Небо за кормой казалось конусом из тонких светящихся окружностей, стремительно прочерчиваемых звёздами. Диск Ближайшей описывал яркое огненное колесо. В этой головокружительно вращающейся вселенной трудно было что-либо разобрать. Новаку пришлось переключить маховики на обратный ход, чтобы остановить вращение звездолёта. Через полчаса небо приняло нормальный вид.
Пожалуй, это нельзя было назвать «кораблём».
Скорее, это был плотный рой из нескольких тысяч «ракеток». Сходство дополнялось ещё и тем, что «ракетки» двигались внутри роя, принимавшего то форму шара, то вытягивавшегося в эллипсоид. Изнутри роя исходило яркое переменное свечение. Была ритмическая связь между изменениями яркости свечения, колебаниями форм роя и его движением. Похоже было, что какое-то центральное ядро вспышками-импульсами толкало рой вперёд, растягивая его в эллипсоид. Потом «ракетки» снова стягивались в шар, Все собрались в обсерватории и молча наблюдали за приближением роя «ракеток». С каждым импульсом он вырастал в размерах.