– Вот именно... «За что тебе такое?..» А мне? Каково мне? Ты слишком сфокусирован на самом себе...
– Господи... Мира... Все, чего я хотел... Ну, не монах я... Да, я тебя хочу. Да, эта страсть выжигает меня изнутри, и я не нахожу себе места... – проговорил он задыхающимся голосом, как будто прыгнул с моста в Неву и захлебнулся...
– Ты плачешь?
– Нет, просто попала в глаз соринка... и стало трудно дышать...
– Это ничего. Хуже, когда соринка попадает в душу... Ты плачешь...
– Нет.
– Я же вижу... Знаешь что? Как-то все нелепо получилось... Пойдем к твоему Михею... Только обещай не приставать. Ладно? Посидим спокойно. Поговорим, как люди... Не плачь, а то я тоже заплачу...
– Я не плачу... – сказал Николай и вытер глаза.
η
Михей жил в Тучковом переулке, в мрачном дворе-колодце. Войдя в квартиру, они неожиданно наткнулись на хозяина, возившегося с каким-то тряпьем, замазанным красками...
– Не обращайте внимания... Считайте, что меня здесь нет... – сказал Михей.
Укоризненный и отчаянный взгляд Николая говорил: «Эх, ты, а еще друг... Уже одиннадцать, а ты все еще дома...»
– Ухожу я уже, не беспокойтесь... Я просто решил, что у вас что-то не состыковалось...
Пристрастно оглядев Миру вначале с головы до ног, а потом с ног до головы, Михей степенно, даже как-то нарочито медлительно, удалился. Мира проводила волосатого гения тяжелым, немигающим взглядом.
– Ну вот, теперь он будет думать, что у нас что-то было... А вдруг у него общие знакомые с моим мужем?
– Значит, пострадаем ни за что... Я ведь обещал не приставать...
– Это уже не имеет значения. Как же ни за что? Измена налицо, и к бабке не ходи... Я ведь ни о ком и ни о чем думать не могу, кроме как о тебе. Несколько раз чуть не назвала мужа твоим именем...
– Правда? – просиял Николай. – Я тоже о тебе постоянно думаю, какая ты...
– Голая?
– Нет...
– Ну, не ври... Ты же меня постоянно раздеваешь глазами...
– Ну... Да...
– Ну, если тебе так важно это... – сказала Мира и стала медленно стягивать свитер. Николай хотел ее остановить, сказать, что она не так его поняла, но не смог. У него пересохло горло, и он просто притих на стуле, впившись в нее взглядом.
Она стала расстегивать рубашку, не сводя с Николая взгляда. Ему показалось, что ее глаза блестят от слез, но он молчал. Последние дни буквально ввели его в состояние помешанности на этом теле, одержимости, и он был готов на все, только чтобы увидеть предмет своего вожделения.
Под рубашкой оказался лифчик совершенно неожиданного, ярко-красного цвета. Одеваясь утром, Мира словно старалась хоть как-то защитить себя от возможных посягательств. Красный цвет символизирует опасность, хотя некоторых он возбуждает, как быков на корриде, и склоняет к скоротечному бою...
Николай смотрел на неожиданно обнажившийся живот Миры, и он показался ему совсем детским. Почему-то ему вспомнилась детская поликлиника и почудилось, что сейчас придет добрый доктор и начнет щупать Мирин животик. Николаю хотелось поделиться всем этим с Мирой, но он боялся даже дышать, опасаясь, что его болтовня все испортит, и Мира передумает.
Мира была необыкновенно хороша даже в этом нелепом полуодетом состоянии. Но стоило ей расстегнуть лифчик и отбросить его в сторону, как у Николая невозможно и непоправимо закружилась голова... Две маленькие беззащитные грудки торчали как-то в сторону друг от друга. Сосочки оказались тоже малюсенькими, ярко-розовыми и обворожительно выступали над овалами, как пипки на куполах церквушки.
– Вот ты какая... – вырвалось у Николая.
– Какая? – тихо спросила Мира.
– Беззащитная...
– Вот и я говорю... – вздохнула Мира.
Николай не заметил, как Мира освободилась от всего остального и осталась только в красных трусиках, по-видимому, выбранных утром подсознательно, так же, как и лифчик. Она была хорошо сложена. Ничто в ее пропорциях не вызывало отрицательного чувства. Ноги были гладкими и стройными. Более всего Николая взволновали коленки. Они, как и животик, были совершено девчоночьи.
Еще одно легкое движение, и Мира оказалась совершенно нагой. Она скрестила ноги так, что ее потайное место было совершенно сокрыто треугольником, образующимся внутренними границами бедер, уперла кулачки в бока и смущенно стала смотреть по сторонам.
– Можно одеваться? – после паузы немного игриво спросила она.
Ему показалось, что она чего-то ждет от него. Сначала он хотел спросить разрешения, но потом подумал, что словами только все испортит.
Он тихо поднялся со стула и медленно, словно вокруг скульптуры в Летнем саду, обошел вокруг Миры, не сводя с нее глаз. Она продолжала смотреть в сторону, по-прежнему упираясь кулачками в стройные бока, отчего мышцы напряглись таким образом, что ее спина оказалась разделенной на две половинки пленительным желобком, идущим вдоль позвоночника и переходящим в заповедную ложбинку, ведущую к таинствам ее попки. Николай бережно коснулся Мириной спины чуть ниже лопаток и, не услышав возражений, стал медленно поглаживать ее обеими руками.
– Ты обещал не приставать, – еле слышно прошептала Мира.
– Я не пристаю, – отозвался он неожиданно низким голосом, и его руки принялись ласково бродить по Мириной спине, медленно пробираясь вперед и вниз. Затем тихонько поцеловал Миру в шею, и та тихо вздохнула. Оставаясь за ее спиной, он стал гладить ее грудь, которая оказалась неожиданно упругой. Соски застревали между пальцами, отчего грудь подрагивала и вызывала у Николая странный прилив эйфории. Он был выше Миры и легко просматривал из-за ее спины сверху вниз всю ее переднюю беззащитность. Теперь он осмелел, и его правая рука скользнула по Мириному животу вниз, постепенно прокладывая себе дорогу туда – в центр мира, в альфу и омегу всего сущего... Левая его рука нежно оставалась на ее груди. Когда он коснулся заповедного места, Мира вздохнула и подалась всем телом назад, прижавшись к нему. Он видел, что она закрыла глаза и ждет от него более решительных действий.