— Мне немного стыдно перед ними, но, кажется, я потратил все свое время на одну конкретную омегу и на других у меня его просто… не осталось, — устало улыбнулся он, и я вдруг ощутила, что, обнимая меня за плечи, он скорее опирается на меня, чем что-либо еще. У него снова начала подниматься температура, а взгляд потускнел, словно затянутый мыльной пленкой. Тадли не обманул — регресс в самом деле был стремительным и лучше было не тратить время попусту.
Конечно, они все равно пришли. И пусть не успели по очереди обнять его, все равно толпились снаружи, всхлипывая или мрачно глядя на происходящее исподлобья, пока мы втроем — я, Медвежонок и Ория — помогали Йону устроиться в подвале. Я не хотела думать о том, с какими целями это место было укреплено и оборудовано подобным образом, но даже не удивилась, когда старшая омега достала откуда-то цепь, которой альфу приковали к толстой железной перекладине в углу помещения. Даже, используя всю свою силу, он бы не смог отсюда вырваться, и, судя по удовлетворению, что на мгновение отразилось в его почти потерявшем осмысленность взгляде, он тоже это понял.
— Хана, тебе не нужно тут оставаться, — мягко проговорила Ория, когда все наконец было готово. — Пойдем, я заварю тебе чаю. Медвежонок специально сбегал с утра до магазина и купил твой любимый, гречишный. Не представляешь, какой ценой ему удалось уберечь его от девчонок, они готовы были сразу весь растаскать.
Ее голос долетал до меня откуда-то издалека, и я с трудом могла сконцентрироваться на смысле произносимых ею слов. Мысль о том, что я буду сидеть и распивать вкусный чай, пока мой альфа остается тут, внизу, медленно теряя разум, заживо пожираемый неизлечимой болезнью, казалась кощунственной, и я с трудом сдержала порыв огрызнуться.
— Не нужно, — произнесла я, сжав кулаки и опустив голову. — Я останусь.
— Ты не одна, милая, слышишь? — настойчиво потянула меня за плечо она. — Хана, теперь ты часть нашей семьи, и тебе не нужно проходить через это в одиночку, хорошо? Позволь нам помочь тебе.
— Пожалуйста, — выдохнула я, не поднимая взгляд. — Я хочу остаться здесь. Это все, о чем я прошу. Я не стала спорить с этой его безумной идеей, но я отказываюсь оставлять его одного. Сколько бы ни осталось у нас часов или минут, они все принадлежат только нам с ним. Пожалуйста.
Кажется, Ория поняла, что упрашивать меня просто бессмысленно. Горестно вздохнув, она отпустила мое плечо. Я не смотрела им вслед, когда они уходили, но испытала трудно выразимое облегчение, когда дверь подвала за ними наконец-то закрылась. У меня сейчас не было сил думать о будущем — о том, что будет после того, как Йона не станет. Словно там, за пределами его жизни, не существовало вообще ничего. Словно пока я не думала об этом всерьез и не строила никаких планов, этого будущего не существовало в принципе. Только медленно угасающие в темноте обрывки настоящего, каждый из которых — еще одна сожженная вечность, пролетающая мимо наших лиц в мгновение ока.
— Несносная упрямая омега, — хрипло усмехнулся Йон, когда я опустилась на пол в нескольких шагах от того места, где он сидел, опершись спиной на кирпичную стену. — Я догадывался, что ты не сдашься так просто.
— Хоть кто-то из нас не должен сдаваться, — отозвалась я, обняв колени и положив на них подбородок. Он не ответил.
В подвале Дома царил тусклый полумрак, привыкнув к которому, мои глаза различали очертания каких-то коробок и накрытых чехлами старых вещей. Видимо, здесь начиналась та самая свалка, что позже перетекала на задний двор. Интересно, девочки наконец-то вывезли оттуда остатки хлама? Или все очистные работы были отложены до весны, когда растает снег? Весны, в которой его уже не будет… Страшно было думать о том, что жизнь никого не ждет и никогда не останавливается. Ей было плевать на наши радости и горести, она сметала их со стола вольным широким жестом, с одинаковым равнодушием оставляя в прошлом и героев, и злодеев. Не существовало вселенской справедливости, а та судьба, что подарила нас с Йоном друг другу, была всего лишь лотереей, в которую мы оба проиграли. Незадолго до своего тридцатилетия я узнала о том, что настоящая любовь существует, я узнала, какова она на вкус, какой у нее запах и какое наслаждение она может дарить. А еще — какую кровоточащую рану оставлять, когда ее выдирают из сердца с корнем. Зная, чем все закончится, свернула бы я в тот вечер в бывший складской квартал, чтобы срезать путь? Кажется, теперь я точно знала ответ на этот вопрос — нет, не свернула бы. Потому что в таком случае, возможно, Йон остался бы жив. И если ценой его жизни было мое собственное духовное пробуждение и величайшее, пусть и невыразимо короткое счастье, я готова была бы ее заплатить.