Луна светила ярко, и от нее, и от свежего снега было почти светло. Собака мелькнула далеко впереди и смешалась с причудливыми тенями от деревьев. Не знаю, на что рассчитывал Леманн, но направился следом за ней, значительно опередив меня, и только у самого края парка я нагнала его и схватила за плащ.
— Все! Дальше лес, и не твои владения. Черт с ним, с этим псом!
И словно в подтверждение моим словам, из лесу донесся волчий вой. Мы переглянулись. Людвиг, кажется, только сейчас понял, насколько мы далеко от спасительных стен дома.
— Это было глупо, — смутился он.
Я кивнула, и мы пошли к дому. Обратный путь, вопреки обыкновению, казался вдвое длиннее. Мы пробирались, опасливо озираясь. Я ощущала взгляд зверя, от которого мурашки бежали по спине, но нас почему-то пропустили. Людвиг держался молодцом, хотя и было заметно, что ему не по себе. Я услышала его облегченный вздох, когда задвинула засов на двери.
Остаток ночи мы провели в кабинете. Романтических разговоров больше не заводили и полбутылки ликера убрали в шкаф. Я стояла у окна. Людвиг сидел в кресле. Он попытался читать, но вскоре бросил книгу.
— И что теперь? — спросил он. — Что делать дальше?
Я пожала плечами, хотя и была уверена, что в парке нас провожал оборотень, возможно, и не один.
— Я видела тень человека. Нет доказательств, что по лесам шляется оборотень.
— Не обманывай, Хильда. Ты тоже там, в парке, почувствовала это. Он следил за нами.
— Но доказательств, кроме мурашек от его взгляда, никаких. И даже, если это оборотень, то непонятно, зачем он приходил сюда и почему не напал на нас?
Людвиг хотел что-то сказать, но передумал. Под утро он задремал в кресле. Я не садилась, чтобы не заснуть.
Не было еще и намека на поздний ноябрьский рассвет. Луна перебралась в западную половину неба. Мысли в ночной тишине текли вяло, усыпляющее. Вдруг на столе качнулся огонек свечи — из открытой двери потянуло сквозняком. Скрипнула половица на лестнице. Я неслышно переместилась в коридор. На втором этаже хлопнула дверь. Готова поклясться — в комнату Ядвиги.
Я проснулась около полудня и, приведя себя в порядок, спустилась вниз, где меня встретила экономка. Она сообщила, что хозяин давно уехал, а Ядвига не выйдет из своей комнаты до обеда. В словах и взглядах этой женщины читалось, что ей, бедняге, приходится делать над собой усилия, чтобы держаться со мной мало-мальски вежливо. Я пожала плечами и сказала, что отправлюсь сейчас же в Цалем к сестре. Экономка попала в сложное положение: с одной стороны — расстояние до города неблизкое, и надо бы дать карету или лошадь; с другой — в Цалем меня черти несут. Я великодушно вывела ее из затруднения, сообщив, что отлично прогуляюсь пешком.
Погода установилась ясная, с легким морозцем, и я легко преодолела четыре мили до Цалема. И почти сразу натолкнулась на Йохана Вульфа, гробовщика и краснодеревщика. Он заметил меня с другой стороны улицы, резко остановился, будто остолбенел, а потом развернулся и кинулся бежать. Я и предположить не могла, что наше короткое знакомство будет для него столь запоминающимся.
Тельма встретила меня приветливо. Я ожидала расспросов о Людвиге, но она молчала, видимо, решила, что раз судьба взялась за дело, ее вмешательство не требуется. Не задавала вопросов и о волчьих следах. Четверть часа мы говорили о всяких пустяках, затем я не выдержала:
— Почему ты не спрашиваешь об оборотнях в поместье?
— А нужно? — удивилась Тельма.
Настала моя очередь удивляться. Сестра покровительственно похлопала меня по руке.
— Леманн мог бы двадцать человек с оружием к дому согнать, а примчался за тобой.
— Но я охотник!
Сестра тонко улыбнулась.
— Ах, Хильда! Ты такая наивная!
Давненько мне это не говорили. Я могла бы поспорить с ней, но не захотела связываться. Вскоре из школы вернулись племянники. Дети, вначале сторонившееся меня, привыкли и теперь явно обрадовались. Мы пообедали в семейном кругу — Арнульф, жилец, укатил куда-то по делам еще вчера. Время за болтовней пробежало незаметно, на улице начинало смеркаться, и мне было пора возвращаться в поместье Леманнов.
Невдалеке от дома Тельмы, в подворотне, меня подстерегал Вульф. Он вынырнул внезапно. Я остановилась, пытаясь разгадать его намерения. Гробовщик стянул с головы потрепанную черную шляпу и поклонился, показав волосы, обильно умащенные маслом, и начинающий лысеть затылок. Бормотал что-то приветственное и настойчиво совал мне бумажный пакет. Я поняла, что не отвяжусь, если не возьму, и позволила вложить кулек себе в руки.
— Щелк-щелк! Орешки. В сахаре орешки, — бормотал он, — и вот еще!