— Приехали! — сообщил он.
Я спрыгнула на землю. Дядька подал мне кофр. Людвиг Леманн выглянул из окошка и сделал ручкой на прощанье.
Дом Тельмы был подобен другим домам в этом городе: вместительный, прочный; отделенный от соседей полосой сухой травы и кустами отцветших роз. С заднего двора из-за невысокого дощатого забора выглядывал краешек маленького фруктового сада.
Служанка впустила меня в дом, особенно не выспрашивая, кто я — привычка к незнакомым людям. Тельма писала мне, что сдает в наем комнаты, и прихожая подтверждала это. Вешалок и подставок для зонтиков вдвое больше, чем нужно для маленькой семьи. Однако, по всему видно, что курортный сезон уже миновал — они пустовали, и только одна из трех занята теплыми детскими накидками.
В прихожую выходили четыре плотно закрытые двери, одна из которых отворилась, и на пороге появилась Тельма. Она застыла, всплеснула руками и бросилась мне на шею, смеясь и плача одновременно. И я тоже почувствовала, как щиплет глаза. Мы не виделись слишком долго — почти двадцать лет, чтобы сразу найти слова, и в первые минуты только обнимались, отодвигались, разглядывали друг друга, и снова обнимались. Лишь спустя какое-то время заметили, что возле нас собрались все домашние. Двое детей: восьмилетняя Мария, хорошенькая девочка в белом передничке, похожая на Тельму, и, Карл, большеглазый мальчик помладше на два года робко стояли возле дверей, рассматривая меня. А рядом с ними умильно улыбалась седая кухарка.
Суета в доме улеглась только к ночи. Детей отправили спать, и дом притих, один неугомонный ветер волком завывал в каминной трубе. Непогода на дворе разгулялась не на шутку. Похолодало, и дождь обратился в снег. Метель разбушевалась, облепляя мокрым снегом окна. Мы с Тельмой сидели у камелька и пили подогретое вино. От углей, подернутых пеплом, шло мягкое тепло. Сестра глядела на угасающие языки огня. Полное и милое лицо ее было печально от воспоминаний, которые мы перебирали. Нас разлучили, когда ей не исполнилось и тринадцати, а я была на четыре года старше. И она рассказала, как вышла замуж, жила, рожала детей и полтора года назад похоронила мужа. Я молчала. В уютном и тесном мире Тельмы не было места для моих историй. Неожиданно сестра спросила:
— А как это, Хильда, — быть охотником на оборотней? Страшно, наверное?
Я отхлебнула вина.
— Не страшнее, чем спускаться в темный погреб.
Тельма испытующе взглянула на меня, соображая, шучу или нет.
— Да ну тебя! — наконец проговорила она и поднялась:
— Поздно уже. Ты, наверное, устала с дороги. Идем спать.
В начале девятого утра я вышла из отведенной мне комнаты, испытывая голод после долгого и крепкого сна. Давно я так славно не высыпалась! За пару дней до моего приезда комнату начали протапливать, изгоняя осеннюю сырость. Тельма позаботилась о постели, и от белоснежных простыней чуть пахло лавандой. Я вела кочевую жизнь, редко задерживаясь где-нибудь дольше месяца, и привыкла к холодным комнатам, отсыревшему белью и гостиничному запаху. Все-таки есть свои прелести и в оседлой жизни.
В столовой я надеялась найти сытный завтрак, а обнаружила плотного господина средних лет с красным лицом и молодого человека в одежде горожанина. Прервав беседу, они обернулись на звук открывшейся двери. Молодой стоял спиной ко мне, и, когда он оглянулся, я увидела приметную, крупную родинку на правой щеке, которая не умаляла его внешней привлекательности. А вот злость умаляла — он выглядел сердитым до крайности. Внезапно открывшаяся дверь в чужом доме такое впечатление произвести не могла, а значит, и причина его злости в том разговоре, который они вели. Я не стала входить.
Сестра нашлась на кухне.
— А! Это Арнульф, мой жилец, — засмеялась она в ответ на вопрос. — Вчера был в отъезде, вернулся утром еще затемно.
И я вспомнила, что слышала стук дверей и шаги в доме, перед тем как служанка зашла ко мне растопить камин.
— А с ним Вилли Миллер, мельников сын. Арнульф с его папашей дела ведет.
Она помолчала, будто что-то соображая, и добавила осторожно:
— Арнульф — солидный мужчина, вдовец и бездетен. Торгует зерном. По осени он частенько в разъездах. Говорит, что лет через пять отойдет от дел и заживет собственным домом.
— Ты что? Сватаешь меня?
— А почему бы нет? — выкладывая свежие булки на тарелку, ответила Тельма. — Он одинокий человек, ты тоже не замужняя....
— Остановись! Твое воображение вот-вот побежит заказывать подвенечное платье!
— Не понимаю, что плохого в том, чтобы выйти замуж за порядочного человека? — пожала плечами Тельма.