— Ничего — если двое не против, но свадьбой принято заканчивать дело, а не начинать с нее. По-моему, между людьми должна возникнуть обоюдная симпатия...
— Как же без нее! — перебила меня сестра. — У меня, к примеру, сразу возникает симпатия, когда я слышу, что солидный, повидавший жизнь и имеющий собственные средства мужчина намерен обзавестись домом и жениться.
— А твой жилец высказывал такое намерение?
Тельма призадумалась.
— Нет, — наконец, признала она, — но о чем еще может думать мужчина в его возрасте и положении? И вот тебе случай: в субботу вечером мы собираемся в 'Короне'. Приглашены скрипач и флейтист. У тебя есть подходящее платье?
Платья у меня не было. Я давненько распрощалась с юбками: не очень-то побегаешь по лесу, цепляясь подолом за сучья. Да и хочешь заниматься мужской работой — играй по их правилам.
— Нету, — она не выглядела удивленной. — Я припасла для тебя отрез сукна, немаркий, в клеточку. Сошьем тебе нормальную женскую одежду.
Глупо спорить с Тельмой.
Сборище в 'Короне' оказалось многолюдным. Тельма тут же перезнакомила меня со своими приятельницами, которых у нее насчитывалось полгорода, и вскоре я запуталась в именах и лицах. Столы из просторного зала таверны вынесли вон, освободив середину. Скамьи и стулья расставили вдоль стен. Светильников в зале явно не хватало, и было темновато, но это не мешало веселиться вовсю. Здесь потчевали бутербродами с копченой грудинкой и соленой рыбой, печеными яблоками, изюмом и сушеными абрикосами, пили крюшон в тонкостенных стаканах из пузатой крюшонницы и морсы.
В толпе я заметила Арнульфа, жильца Тельмы, который беседовал с маленьким и сухоньким господином, доктором, как мне сообщили. Там же я с удивлением увидела Людвига Леманна. Он разговаривал с высоким, диковатого вида мужчиной, заросшим до глаз черной бородой. Этот человек удивительно напоминал медведя, вставшего на задние лапы и надевшего сюртук. Красочная публика в тихом городишке! Я спросила у сестры про него.
— Это часовщик, Барнабас Шварц. Диковатый господин — держится на особицу.
Барнабас и Людвиг развернулись в нашу сторону. Они, видимо, говорили обо мне. Барнабас уставился на меня почти неприлично, пристально и холодно. Я не вызвала у него теплых чувств. Что же, бывает и так! Тем сильнее бросилась в глаза приятность обращения Леманна, который поклонился и улыбнулся мне. Я поклонилась в ответ, и кивнула Тельме на него:
— О, вашими вечерами не брезгуют и землевладельцы!
— И еще как! На крюшон идет вино из его погребов, и музыкантов нанимает он. И к слову, он тоже не женат.
— Ну, надо же! В одном человеке и столько достоинств, хотелось бы послушать о его недостатках.
— Ты опять шутишь, Хильда, а, между прочим, дело-то серьезное! Идем, я познакомлю тебя с Марией и ее братом. Тот, который рядом с ней, — Тельма указала мне на них.
— И он тоже не женат?
— Да ну тебя! — обиделась она и отошла к своей приятельнице.
Любопытные взгляды многих были прикованы ко мне. И эта юбка! Я чувствовала себя не в своей тарелке. Исправить вечер можно было парой стаканчиков крюшона, и я направилась к столу. Случайно или нет, там же оказался Леманн.
— Тебя просто не узнать, — сказал он, обращаясь ко мне с приветливостью и запросто. — Наряд очень к лицу.
— Нет, не очень! Такой наряд идет девочкам, вроде твоей племянницы, — я решила с ним не церемониться, раз он сам взял такой тон. — Это для них выдуманы кружавчики, рюшечки, оборочки, а для таких, как я, вырезают башмаки из дерева.
Людвиг поглядел на Ядвигу, в голубом платье с кружевами и оборками, походившую на яркую летнюю бабочку. Вокруг нее роем вились мужчины.
— Красота — это дар. Но иногда этого недостаточно, — заключил он с непонятной печалью, но тут же улыбнулся и чокнулся со мной стаканом крюшона.
— И чем же не угодила красота? — шутливо спросила я. — Иные все готовы отдать за нее.
Заиграли музыканты, и он, не отвечая на вопрос, предложил:
— Спляшем, как водится?
Я не плясала немногим меньше, чем не носила юбок.
Вечер оказался не так плох, как представлялось вначале. Мы с Людвигом не пропустили ни одного танца, во время коротких перерывов старательно вливали в себя крюшон. Наверное, поэтому мне было очень весело, я позабыла о назойливых приятельницах сестры и неудобстве от юбок. В какой-то момент почувствовалось, что публика утратила ко мне живой интерес, с каким встретила вначале. Только один долговязый выпивоха подмигивал мне кроличьими глазами, стоило наткнуться на него взглядом, и многозначительно кивал на двери. Очутившись рядом с Тельмой, я расспросила ее.