Владимир медленно повернул голову, забыв обо всем на свете. Ира о чем-то спрашивала его, но он не слышал жену.
– …сидевшего рядом с водителем выбросило через лобовое стекло. Он скончался до приезда своих коллег… Водитель заживо сгорел в машине…
На экране мелькнуло распростертое тело погибшего, под которым темнела лужа крови. Очевидно, во время аварии одна кроссовка с бедолаги слетела, и Владимир безмолвно взирал на оставшийся предмет обуви.
Белая спортивная кроссовка.
Сводки жуткого ДТП сменили новости о родителях-садистах, моривших голодом своих детей, но перед его глазами пульсировал кадр, запечатлевший белую кроссовку.
Он выключил телевизор, только сейчас поняв, что Ирина давно ушла с кухни.
Почему ничего не было сказано о ребенке?! О девочке, которую увезла «Скорая»?! Что с ней-то?!
«Ничего. В смысле, ничего страшного, – успокаивающе произнес внутренний голос. – Они отвезли ее в больницу и поехали по другому вызову».
Конечно. Вполне могло быть и так, но отчего-то эта версия казалась Владимиру неправдоподобно-хрупкой, словно шаткий карточный домик. Уж слишком мало времени прошло с тех пор, как ребенка забрали врачи.
Он попытался убедить себя в том, что на какой-то кроссовке свет клином не сошелся (мало ли врачей носят спортивную обувь), но и это почему-то не успокаивало, все было бесполезно. Так же бесполезно, как и отвечать себе на вопрос, почему его так волнует судьба чужого
(папа!)
ребенка.
– Может, ее никуда и не увозили, – неожиданно вслух произнес он. – Этот колдырь не умер, я просто ошибся, когда щупал у него пульс. Он проснулся и поднял хай, когда увидел, что девочку хотят забра…
«Бред. И тебе об этом известно», – внутренний голос быстро прервал его раздумья.
Лежа в кровати, он неожиданно спросил Ирину:
– Знаешь, мне вот тут недавно подумалось… Если бы мы не могли иметь детей, ты согласилась бы на усыновление?
Жена удивленно взглянула на него.
– Почему ты спрашиваешь? У нас прекрасная дочь. И скоро будет сын!
– Я все понимаю, – мягко сказал Владимир. – И тем не менее. Знаю, ты очень хотела ребенка. Предположим, все эти ЭКО и прочие современные средства забеременеть не дали бы результата. Как ты думаешь, смогли бы мы?..
– Не знаю, – после недолгого размышления ответила Ирина. – Да, мне жаль этих несчастных малышей в приютах, но, Володя, чужой ребенок всегда будет чужим. Вспомни, с каким трудом нам далась Настюша.
Да, Владимир помнил. Еще бы не помнить – роды Ирины оказались неожиданно сложными настолько, что даже потребовалось его присутствие.
– Я не уверена, что у меня хватит мужества и силы воли, чтобы относиться к нему как к родному. Не знаю, – повторила она и провела указательным пальцем по груди супруга. – Иди ко мне.
– Настя спит? – полюбопытствовал Кузнецов, но она уже закрыла его рот поцелуем.
21 апреля, среда, 00:25
После секса Ирина завернулась в одеяло и мгновенно уснула. Владимиру снова не спалось. Он проворочался в кровати час, сходил на кухню, попил воды, заглянул в туалет, но, поняв, что его мочевой пузырь еще не готов избавиться от содержимого, уныло вернулся в спальню.
Проклятая кроссовка не выходила из головы.
Неужели девочка тоже погибла при аварии? А если нет, почему о ней не было сказано ни слова в сводках?!
Кузнецов задремал лишь к трем часам утра, и ему приснился странный сон.
Он у себя в операционной комнате. На лице маска, руки в перчатках.
– Ты готов? – скрипит чей-то неприятный голос. Как будто кто-то водил вилкой по стеклу, и этот невыносимый звук вспарывал мозговое вещество.
– Готов, – хочется крикнуть ему, но из глотки рвется сиплый свист, мало чем отличающийся от мерзкого голоса. Пот застилает глаза, но вытереть его некому – он один. За дверью какая-то возня – похоже, подвезли пациента для операции.
Владимир оглядывается на разложенные инструменты, и ему становится не по себе. Вместо скальпеля, зажимов и прочих необходимых приборов для операции на грязном полотенце лежит здоровенный кухонный нож, поблескивая свежей кровью. Владимиру даже чудится, что от крови вьется пар, словно нож только что вынули из еще живой плоти.
Дверь открывается, и к столу не спеша подъезжает каталка. На ней что-то бесформенное, накрытое простыней, сквозь которую проступают грязно-желтые пятна гноя.
Владимир хочет возмутиться, но он просто сбрасывает простыню. Среди груды зловонных лохмотьев лежит девочка. Та самая, светловолосая. На ней нарядное голубое платье, из-за спины виднеются полупрозрачные крылышки. Лобик крохи облегает тонкий обруч с двумя усиками-антенками. Бабочка. Милая, сказочная бабочка.
– Почему ты называла меня папой?
Девочка улыбается.
– Потому что ты мой папа, – с присущей детям непосредственностью отвечает она. – Только сегодня я – бабочка. А ты – мой заяц. Иди ко мне, мой зайчонок.
Владимир хочет улыбнуться в ответ, но улыбка гаснет, не успев появиться. Его пугает белизна кожи девочки, ее остекленевшие, круглые, как шарики, глаза. Лишь только рот открывается и закрывается, словно у послушной куклы. Перед ним живой труп.
– Мой заяц, – хрипло шепчет девочка. – Мне сегодня уже десять лет, папа. Помнишь?
Владимиру трудно дышать. Он срывает маску и, ударившись о стол (окровавленный нож с лязгом летит на пол), бредет к выходу.
– Ты еще успеешь спасти меня, – клокочет сзади труп в платье-бабочке. – Спаси меня. Куда ты?
У выхода зеркало. Владимир ловит свое отражение и отшатывается. Что это с ним?! Он осматривает себя, потом ощупывает. На нем костюм какого-то дурацкого зайца – подобных анимешных зверьков часто можно встретить на новогодних шоу. Только его костюм – грязный, свалявшийся, скверно пахнущий, как то тряпье, в котором сидит
(дочь)
девочка, а свисающие уши все в засаленных колтунах. И кровь, кровь повсюду, словно вместо операции он несколько часов забивал скот.
– Мой заяц, – поет мертвый ребенок, начиная приподниматься с каталки. Крошечные пальчики с сухим хрустом сжимаются и разжимаются. – Мой милый зайчик.
Владимир скинул с себя одеяло, тяжело дыша. Рядом сонно повернулась на другой бок Ирина.
Кузнецов с трудом спустил ноги вниз. Его трясло, как после глубочайшего похмелья. Господи.
Как он мог забыть об этом?
Он проковылял в ванную и брызнул на лицо холодной водой.
Вернувшись в комнату, взял с тумбочки часы. Полпятого.
Сегодня он уже не заснет, это точно. Тем более все равно через пару часов вставать на работу.
Тихо, стараясь не разбудить жену, Владимир вышел в прихожую. Ему нужно проветриться.
«Ты же знаешь, куда собрался. Тебе нужно другое».
Ему не понравился этот вкрадчивый голос, прозвучавший в его сознании, – он был похож на тот, который разговаривал с ним во сне.
– Я… Я просто покатаюсь, – пробормотал он, заводя «Лексус».
Через полчаса Владимир был на месте аварии.
Он поежился, увидев, что осталось от покореженной остановки. Судя по всему, следы страшного ДТП убирали наспех, и кое-где еще валялись осколки стекла. Асфальт чернел от копоти, он все еще источал запах гари.
Кузнецов бесцельно бродил вокруг, пытаясь привести в порядок свои мысли.
Нет, ему определенно нужно отдохнуть. В отпуск, да-да, именно в отпуск. И не просто поваляться на диване, задрав ноги перед телевизором, а куда-нибудь на море. Подальше, в Доминикану, например. Его нервы уже ни к черту.
«Мне все показалось. Не было никакой девочки. Никакого бомжа в переходе».
Он повторял про себя эти слова, как мантру, и настроение его постепенно улучшалось.