- Ты когда-нибудь смотрела хоккей?
- Нет.
- В «Баффало Сэйбрс» был вратарь - Клинт Маларчук. Стив Таттл, парень из другой команды, пытался забить в ворота, и когда он протаранил во вратарскую площадь, защитник захватил его сзади и в падении качнул его вверх. Шею Маларчука задело коньком Таттла. И как только мелкий порез снаружи разорвал яремную вену - кровь брызнула, как вода из шланга, покрыв всю зону в считанные секунды.
По какой-то причине она не смогла понять, так его тихий голос по-дружески подействовал на нервы.
- Он выжил?
- Он остался в живых. Если бы лезвие конька прошло чуточку глубже, то быть бы ему мертвецом, приблизительно, через две минуты. - Лукас плотнее подтянул ее к себе: - Совать нос в шею - это забавно, но внутривенное давление может так быстро выгонять твою кровь, что это может тебя убить.
Его палец проследовал по очертанию вены на ее шее, вызывая мурашки по коже. Она пожелала, чтобы он этого не делал.
- А если не в шею, то куда?
- Хорошо бы подошла рука.
- А можешь удовлетвориться… обойтись рукой?
- Еще чего. Чем дольше мы ждем, тем болезненней это будет для тебя.
Его тело было горячим в отличие от ее тела, его тепло просачивалось в нее. Теперь его запах окутывал ее полностью. Ее голова закружилась.
- Это оно, - подсказал он. - Расслабься и не напрягайся.
- Мне страшно, - сказала она ему.
- Прости.
Подоплека насилия, проникающего во все, что он говорил, слегка утихла.
- Что произойдет после твоей подпитки?
- Ты уйдешь в аут. Это как отдать кровь, за исключением куда больших неприятностей. От моего яда твое тело будет в состоянии шока. Если ты выживешь, то станешь пригодной для подпиток.
- Я могу умереть?
- Да.
- Все просто становится лучше и лучше.
- Жизнь такая сука.
Комната поползла.
- Я ведь не сплю, да?
- Если это твой сон, то тебя серьезно трахнуло.
- Да кто ты… все вы такие?
- Ты задаешь слишком много вопросов.
Он оттянулся от нее, повернул ее руку к себе и укусил прямо за мягкую плоть выше локтя. Пронзительная боль прошлась по Карине. В ответ ее тело напряглось, но его руки прижали ее так, что она едва могла дышать.
Больно. Опять. И опять. Но хуже чем боль было ужасное ощущение его обгладывающих зубов и колючего тепла, которое извивало свой путь вверх по руке. Оно распространялось на плечо и развеивалось за пределы, изъявляя претензию на ее тело. Она хотела освободиться и удрать, но Лукас держал ее в тисках.
- Обещай мне, что ты обеспечишь безопасность моей дочери, если я умру.
Он не ответил.
- Обещай мне.
- Обещаю, - произнес он.
Карина позволила себе утонуть в мучительной боли. Постепенно облегченной устойчивой болью. Ее конечности расслабились. Она попыталась думать о чем-то другом, о чем угодно, об Эмили, об их безопасной квартирке, о том, чтобы быть в другом месте, где-то далеко-далеко. Но реальность отказывалась отступать. Так и лежала Карина там, и ждала завершения этого, все ее тело отчетливо гудело от необычной боли, пока головокружение не вычеркнуло весь мир, и она не ускользнула в провал.
Лукас понюхал тонкую шею Карины. Ее лихорадило. Не слишком уж и плохо. Она была здоровой. И чистой. Анализ крови из головного дома не показал аномалий, за исключением отравления. Все было как у «доноров». Эластичность; устойчивость к большинству болезней.
И твердо стоящая на своем. Не казалось, что она бы сломалась, но он видел достаточно людей, которые ломались под тяжестью переходного периода, чтобы позволить ускользнуть охране. А затем, была ее дочь. Дети все усложняли.
Она просто легла тут и позволила ему напитаться.
Его первого «донора», Роберта Майлдера, для подпиток приходилось накачивать успокоительным средством. После него была Галатея. Ему приходилось связывать ее. Каждый раз. Она обижалась на свою роль, питая отвращение к тому, чтобы быть сдерживаемой. Презирала его, и все же тянула к себе в постель. А когда они трахались, она совершенно истощала его так, что он чувствовал блаженную пустоту, как если бы излил в нее не только свое семя, но и свою боль. Она принимала все и упивалась этим, наслаждаясь имеющейся в ее руках властью над ним. Он не был дураком. Он знал, что она была движима местью, но возвращался к ней опять и опять, с идиотской жаждой отравленного источника.
А теперь у него была Карина.
Успокоительный холод распространился по его венам, смягчая прошивающую иглами боль, которой всегда у него кололо впоследствии его трансформации из атакующей формы. Забавно. На инъекциях он выдержал шесть лет, выдергивая себя через каждую парочку дней, но успокоить боль синтетическим гормонам не удавалось. Они ухитрялись притупить ее, и все же боль грызла еще, и еще, пока он не стал убежденным в том, что она окончательно размолотит его до состояния ничтожества. Тело Карины едва имело шанс ответить на его яд, но все же, даже эта маленькая доза гормонов принесла ему облегчение. А он чуть уж было не забыл, как же это, когда без боли.