Лукас скорчился в гримасе.
- Ты говорила, что он мог делать все только правильно.
- Да, это было глупо, но я была в отчаянии. Они перезвонили ему, чтобы поговорить по душам. В конце недели Джонатан вытянул меня на ужин. Я знала, что-то произошло, но не знала что. Это было не свидание. Он сказал мне, что подал на развод. У него нет проблем с выплатой мне алиментов, и я могла сохранить все свои родительские права.
По ее лицу прошла тень. Внезапно, она показалась маленькой.
- Мы были в авто, собираясь забрать Эмили из детского сада. Спорили о его великодушии относительно моих «родительских прав», - в ее голосе возникли капли горести. - Он хотел все бросить и остаться покинутым. Я настаивала, что Эмили нужен отец, и он не может так просто сорваться. Он был безумен. Он сказал, что у каждого есть право на счастье. Он хотел быть свободным от меня и Эмили, но не хотел, чтобы его судили за это. А потом, в полной неожиданности, он потерял сознание. Как будто кто-то щелкнул выключателем. Мы вырвались на встречную полосу движения. Я помню свет фар. И проснулась в больнице.
Она почувствовала гробовую тишину и продолжила:
- У него был удар, - под конец сказала Карина ровным голосом. - У него была фибромускулярная дисплазия. Никто не знал. Он был здоровым как лошадь, играл в ракетбол, а потом - просто умер. Это маленько выбило меня из колеи, но я оправилась. В больнице я была в течение двух недель. Эмили пришлось оставаться с его родителями. Они ее не кормили.
- Что?
- Брайан, отец Джонатана, всегда питался вне дома. Когда умер Джонатан, он все свое время проводил в загородном клубе. Он говорил, что это было способом справиться. Линде было за семьдесят. Ее коснулось слабоумие. Все, что она делала - целыми днями ела конфеты; но ни одной не давала Эмили, «а то у нее разрушатся зубы». Она забывала дать Эмили ланч, а когда вспоминала, что надо ее покормить, то либо пыталась приготовить и палила все, либо давала Эмили пищу, которая так долго пролежала в холодильнике, что была не только заплесневевшей, но и цветущей.
Она плакала, не от жалости, а от гнева. Не было слез, но он слышал их в голосе Карины, под прикрытием ровного тона.
- У них была наполненная орешками чаша, и Эмили рассказала мне, как делала вид, что засыпает, а затем украдкой их тащила. Когда я выбралась из больницы, она была на шесть фунтов легче. Как так, то она почти ничего не весила. Поэтому теперь ты знаешь, почему она запасается едой. Она была в ужасе, ее отец только что умер, ее мать была в больнице, а дедушка с бабушкой не кормили ее. Я уже говорила Артуру, что кроме меня у нее никого нет. Я подразумевала это. Нам не рады в этом доме. Они винят меня с Эмили в инсульте Джонатана. Мы сделали такой трудной его жизнь, что он умер для того, чтобы вырваться.
Красные розетки на ее лице становились темнее. Карина дотронулась рукой до своего лба и посмотрела на нее. Ее глаза расширились. Она потерла предплечье Лукаса:
- Это другая реакция на твой яд?
- Мм-хм, - хмыкнул он.
- Я рассказала тебе мою историю. Расскажи теперь мне свою. Так будет честно.
- Что ты хочешь узнать? - спросил он, гадая, что бы она подумала, если бы заглянула внутрь его сознания и увидела, как он душит ее мужа.
- Кто ты? Все вы. Кто вы в действительности? Мне нужно знать, что со мной происходит.
Она ему слишком многое наговорила, решила Карина. Настолько много, так что захотела за это получить взятку, задаток за информацию, которой он владел, по крайней мере, равноценный ее рассказу о том, что она сделала, и только потому, что он лежал рядом с ней, весь в синяках, избитый, окровавленный и испытывающий боль. Его надо было отвлечь, и у нее было достаточно сострадания, чтобы выложить это ему. Но она не собиралась изливать ему душу. Просто так получилось. Ему было больно, и хотя она намеревалась облегчить его страдания, он отказался подпитываться, потому что не хотел ей навредить. У него не было желания свою боль обменивать на ее боль. Наименьшее, что она могла сделать - говорить и отвлекать его.