Потому что мы только слушали, а ему приходилось говорить. При этом он был как никогда красноречив. Ему не хотелось упустить ни одной даже самой незначительной краски из той роскошной палитры, с помощью которой только и можно описать, как именно, в каких скалах, какого вида и размера моллюсков нужно собрать, какими специями и травами запастись, каким терпением вооружиться, чтобы наконец сварить этот восхитительный!.. неописуемый!.. волшебный!.. ну просто необыкновенно вкусный суп! – клэм-чауду!..
Кофе
Что касается меня самого, то я пью чай (см.). На это есть три причины. Во-первых, по совершенно справедливому утверждению Вялова
(см. Кенкияк ), только чай мирит нас с жизнью. Во-вторых, вкус кофе мне не очень нравится. И в-третьих, то волшебное состояние оживления и бодрости, которое якобы должно охватывать человека после принятия чашки-другой этого напитка, я испытывал только в Замке (см.), во всех же прочих случаях меня охватывали неприятная сонливость и лень.
Возможно, в этом виноват не кофе, а мое собственное устройство. Не знаю.
Так или иначе, в отличие от меня, значительная часть, если не большинство народонаселения планеты, с восторгом пьет не чай, а именно кофе (см., например, Специализация ). Естественно, что разговор о сортах кофе, видах его помола и способах приготовления с целью достижения наиболее божественного вкуса, запаха и бодрящести занимает довольно значительную часть их жизни. Во всяком случае, если собрать все то, что довелось мне услышать об этих самых способах, сортах и видах, получится целая книжица (см. Вещи ), каждая страница которой будет настаивать на некоторых особенностях процесса, столь же важных на взгляд любителя кофе, сколь и неуловимых с точки зрения человека, пьющего чай.
Все это не имеет отношения к истинному положению вещей.
В действительности же истинное положение вещей таково.
Я приехал в Берлин и пришел в гости к одному художнику (см.). Он давно эмигрировал, на Западе завоевал скорый, но тем не менее прочный успех, стал богат, жил в роскошном пентхаусе на крыше небоскреба.
Он решил угостить меня кофе.
Я отпил – вкус и впрямь оказался восхитительным.
Говорить нам особенно было не о чем, поскольку мое посещение являлось визитом скорее вежливости, нежели дружбы, поэтому нашлась минута побеседовать о способах приготовления.
– Покупаешь в зернах? – спросил я, на всякий случай усиленно чмокая.
– Зачем? – Он пожал плечами. – Еще молоть…
– Специальный способ заварки, наверное… – понимающе протянул я, отпив еще немного.
– Глупости. Сыплю чайную ложку в чашку и заливаю кипятком.
– Подожди! – сказал я. – Это же не растворимый кофе?
– Еще чего, растворимый!.. – буркнул он. – Я не пью растворимый. Но этот и так отлично заваривается.
– А как же всякие там поддоны с раскаленным песком и… что там еще?.. холодная вода?
Он отмахнулся.
– Говорю же: заливаю кипятком – и вся недолга.
– Может быть, кофе какой-то особенный? – догадался я.
– Не знаю. Кофе как кофе.
– Я бы купил в Москву килограммчик…
– Сейчас сходим, – пообещал он.
Когда я собрался восвояси, он и впрямь пошел со мной.
Магазин был как магазин. Сто раз я бывал в таких магазинах.
Бесконечные ряды банок с надписями и ценниками. Ценники примерно одинаковые. От, скажем, тридцати марок за килограмм до, скажем, пятидесяти. То есть нормальные цены. Не очень дешево, конечно. Но, с другой стороны, если уж ты такой оголтелый любитель кофе, можешь себе позволить.
– Вон, – показал он пальцем куда-то в угол. – Я вон тот всегда беру.
Который справа.
Я задрал голову.
Действительно, в углу стояли две банки. На одной ценник указывал, что килограмм кофе из нее стоит 210 марок. На другой – 240.
– За двести десять? – робко поинтересовался я.
– Нет, – хмуро ответил он. – Говорю же: справа.
Ковры
Я неоднократно говорил, что самые безобидные на первый взгляд вещи способны поставить человека буквально на грань умопомешательства.
Так, например, в повести "Кудыч" эта мысль развита применительно к арбузам.
Или взять хотя бы те же ковры. Что в них плохого? Лежат себе на полу, есть не просят, заботы никакой не требуют. Ну разве что раз в год побить палкой. Дело неприятное, конечно, но терпимое.
Но вот известна мне история одной семьи, владевшей именно таким безобидным на первый взгляд ковром. Правда, в силу некоторых привычек или убеждений они предпочитали держать его повешенным на стену. При этом муж частенько уезжал в командировки, а жена в его отсутствие переставляла мебель. То ли скучно ей становилось, то ли, напротив, слишком весело. Так или иначе, вернувшись, муж обнаруживал, что в процессе перестановки у шкафчика отломилась ножка, а у дивана – спинка. Но с починкой мебели он справлялся легко и жену за этот пустячный ущерб почти совсем не корил.
Другое дело – ковер.
Ковер ему нужно было перевешивать, для чего приходилось сверлить дырки в стенах.
А жили они в одном из многочисленных панельных домов города
Грозного, в ту пору еще присутствовавшего не только виртуально – в виде кружков на разнообразных картах, – но и в реальности. И панельные дома строили там, как и везде, из бетонных плит, представляющих собой затвердевшую смесь мелкой гальки с цементом.
И все бы ничего, да только галька, шедшая на изготовление бетонных плит в городе Грозном, была очень твердой. Это была галька из
роговой обманки (см.) или того пуще – габбровая.
Возможно, для создания бетонных плит такая галька подходит как нельзя лучше. Однако для сверления дырок она совершенно никуда не годится. Сверло ее не берет, только раскаляется добела, да и шлямбуром с минералогическими свойствами такой гальки тоже не больно-то поспоришь.
Однако квартира, к счастью, была довольно тесной, и с течением времени мучения мужа кончились: жена совершила полный круг, испробовав все мыслимые варианты каждого положения, а он соответственно сделал в стенах столько дырок, что отныне никакое перемещение чего бы то ни было не грозило необходимостью сверления новых.
И опять же, все было бы хорошо, да только благосостояние этой простой советской семьи неуклонно росло, и в один прекрасный день жена, взяв небольшую ссуду в кассе взаимопомощи и заняв с вечера очередь в Грозненском ГУМе, где, по агентурным сведениям, утром должны были выбросить ковры, сумела отхватить еще один. Который, разумеется, отличался размерами от первого, потому что советская жизнь хоть и походила на армейские лагеря, но все-таки не в такой степени, чтобы все ковры были одинаковы. Что в данном случае, увы, может вызвать только сожаление.
Когда несчастный муж за шестой кружкой пива под соленую сушку
( см. Грузины) рассказал о случившемся нечаянному собутыльнику, тот, потрясенный масштабом его бедствия, сказал:
– Да ты ее убей! Тебя же любой суд оправдает!..
Концентрация мысли
Общеизвестно, что человек может сконцентрировать мысль в такой степени, что она переходит в разряд физических явлений. С помощью такой сжатой до отвердения мысли люди двигают взглядом спички или комки бумаги. Не исключено, что при усилении концентрации мысль способна проявить и большие физические возможности – например, поднять вязанку дров (см.).
Однако в обыденности почти невозможно отыскать минуту, чтобы как следует сконцентрироваться.
Например, однажды утром я, опаздывая на работу, спешил к станции метро "Улица 1905 года", невдалеке от которой жил в ту пору.
В центральном отсеке моего мозга происходило активное осмысление появившейся несколько минут назад в автобусе идеи, касавшейся переделки давно начатого и никак не желавшего приплыть к гармоничному окончанию рассказа. Переделка сулила удачу (так по крайней мере казалось в ту минуту), и поэтому все вокруг нее кипело и волновалось.