Хочешь сякую музыку, нажал кнопку – и пожалуйста!
Но когда радио появилось, стало понятно, что музыки нет. Это шума очень много. И такого, и сякого, и с мужскими голосами, и с женскими, и с бряканьями, и с визгами, и с писками, и с гулом, и с ревом – просто на любой вкус.
А музыки – нет! Редко-редко ее можно услышать, музыку-то. И всегда урывком – как будто украли они эту музыку. И, как скупщики краденого, показали клок из-под полы – вот, мол, есть! И тут же бац!
– опять шум.
И напрасно Юлиан Тувим высказывался в том духе, что, мол, радио – великое изобретение: одно движение пальца – и его уже не слышно!
Попробуйте добиться этого простого движения в кафе или баре, куда зашли выпить чаю или пива и где из плохих динамиков на вашу голову обрушиваются идиотски восторженные вопли какой-нибудь удалой радиостанции! Черта с два вы его добьетесь! – вас будут упрямо глушить под тем предлогом, что большинство клиентов любит музыку…
Вообще, понимание разных людей, что есть музыка и что есть шум, очень сильно отличается. Просто удивительно, как сильно отличается.
Вот, например, я летел в самолете. В самолетах – плюс к тесноте, духоте, нетрезвому соседу и общему изныванию всего организма – частенько применяют эту добавочную пытку. Индивидуального музыкального окормления в старых лайнерах не бывает. Поэтому включают магнитофон – и из общих динамиков сквозь гудение двигателей и неясный в целом дребезг, которым сопровождается перемещение в воздушном пространстве, начинают доноситься то обрывки поющего голоса, то серии бессвязных аккордов.
Кассета одна. Когда, например, летишь в Душанбе, используют часовую двухстороннюю кассету. На одной стороне – тридцать минут национальной (см. Национальность ) музыки. На другой – тридцать минут интернационального буханья и Пугачевой.
Я вызвал стюардессу и очень вежливо попросил выключить.
Если можно, конечно.
Если это не обеспокоит других пассажиров.
– Ведь все равно почти ничего не слышно, – добавил я извиняющимся голосом.
Она наклонилась ко мне и спросила, изумленно расширив глаза, взволнованным, озабоченным и недоверчивым тоном:
– Вы что, музыки не любите?!
Щекотливое положение
Знакомый психиатр рассказывал про пациента.
Тот пришел на прием, сказал, что ему стало значительно лучше, а затем сообщил, что недавно попал в очень щекотливое положение.
– Какое же? – спросил психиатр.
– Понимаете, доктор, – начал рассказывать пациент. – Я вхожу в комнату… а там теща спит.
Он замолк и начал в задумчивости легонько поламывать тонкие нервные пальцы.
– Ну? – поторопил его психиатр.
– Да, спит. И я смотрю – у нее на шее жилка так и бьется, так и бьется!.. А на столе лежит нож… большой такой нож…
– Гм! – обеспокоенно сказал психиатр.
– А он-то. – Пациент потыкал большим пальцем вверх и подмигнул психиатру со специфическим выражением – мол, мы-то, люди посвященные, знаем, о ком идет речь. – Он-то мне и шепчет: возьми нож! И ножом по жилке! По жилке!
Пациент сделал несколько ожесточенных движений, иллюстрирующих сказанное.
Психиатр снял очки.
– А я взял нож – и в окно выбросил!
Пациент подался к столу и взволнованно спросил:
– Скажите, доктор, я правильно сделал?
Ыйбен
"Ыйбен (буквально – "Войско за правое дело", или "Армия справедливости") – в средневековой Корее народные ополчения, создававшиеся для отражения иноземных захватчиков; в новое время – вооруженные отряды корейских патриотов, созданные для борьбы с японскими агрессорами…" (БСЭ, т. 48, второе издание).
В 48-м томе БСЭ второго издания приведены еще три статьи на букву
"ы" (не считая статьи про саму букву "ы"):ЫЙЧЖУ,ЫЛЬЧИ МУНДОК , ЫНЫКЧАНСКИЙ.
Экзамен по вождению
Я сдавал его пять раз.
В первый раз я еще не умел ездить.
Во второй умел, но плохо.
В третий раз я уже ездил хорошо. Но меня сбили с толку. Мы стояли на площадке, с тревогой наблюдая за происходящим. Всегда прежде экзаменовали на "Жигулях". Сегодня почему-то оказались "Москвичи" – столпы советского автопрома. Безнадежно следя за их эволюциями на площадке, знатоки толковали, что водить их – сущая мука. Что-де с ними и профессионалы порой не справляются.
Когда пришла моя очередь, я внутренне собрался. Я знал, что езжу хорошо. Я должен был сдать этот проклятый экзамен. Я пристегнул себя ремнем к сиденью и неспешно поправил зеркала. Милицейский капитан посмотрел на меня с нескрываемым одобрением. Я выжал сцепление и повернул ключ. Двигатель исправно завелся.
Я выжал сцепление, включил первую передачу и начал трогаться.
Но "Москвич" не трогался.
Точнее, трогался очень плохо. К счастью, я был к этому готов – ведь мне только что объяснили, что сей механизм в принципе не предназначен для езды!
Мне пришлось использовать все свое умение.
Виртуозно играя педалями сцепления и газа и не позволяя злосчастному аппарату заглохнуть, я въехал в обозначенный вешками коридор, развернулся, выехал, затем загнал "каблук" в означенный вешками бокс, заглушил двигатель и победно утер пот со лба.
Теперь у меня нашлась секунда взглянуть на капитана.
Он сидел весь багровый и качал головой, ставя в ведомость жирный
"минус".
Оказалось, я не снял машину с ручного тормоза.
В четвертый раз я и с тормоза машину снял. И все было бы хорошо, но мне показалось, что следует подать назад еще на пару сантиметров.
Зачем? – одному богу известно. И вешка упала. И экзаменатор развел руками.
В пятый раз я оказался одним из последних. Я выполнил упражнения на площадке. Экзаменатор – на этот раз это был лейтенант – поставил в ведомость плюс. Мы выбрались из машины. Теперь нужно было ехать в город и демонстрировать свое умение на улицах. Лейтенант оглянулся.
– Вот вы, – сказал он, указывая на меня. – Уберите вешки!
Возможно, если бы я пришел на экзамен впервые, у меня хватило бы ума возмутиться. Мол, почему я?! Мол, я вам тут не нанялся!.. Но я пришел в пятый раз. И отчетливо понимал, что любое дополнительное действие с моей стороны является краеугольным камнем дополнительного благодеяния с его. И справился с этими тяжеленными вешками просто играючи.
– Последним останешься, – буркнул мне лейтенант, когда четверо экзаменуемых рассаживались в машине.
С первыми двумя лейтенант сладил легко. Один не смог тронуться в горку. Другой не заметил знака ограничения скорости. С третьим, правда, ему пришлось повозиться. Парень ездил хорошо. Все замечал. И в горку трогался. Просто сладу с ним никакого не было.
– Ладно, останавливай, – буркнул лейтенант.
Парень послушно остановился – меньше чем в метре от въезда направо во двор.
И лейтенант его восторженно выгнал.
Пришла моя очередь. Я тронулся в горку, а потом еще в одну, к которой мы специально приехали. Я все видел и все замечал. Я отказался останавливаться там, где остановка была запрещена. Мы поездили еще.
– Ладно, – с отвращением сказал лейтенант. – Что с тобой делать…
Развернул ведомость.
Авторучка зависла над бумагой.
Он должен был поставить последний и окончательный "плюс", но было видно, что необходимость этого простого действия вызывает в его милицейской душе решительный протест.
– Погоди, – сказал он вдруг, бросив на меня просветлевший взгляд. -
Как же! Ты же вешки убирал!
И поставил этот чертов "плюс", качая головой и радостно смеясь.
А что касается меня, то я даже не улыбнулся.
Энциклопедия
У нас в доме была энциклопедия.
Большая Советская Энциклопедия, второе издание, в 51-м томе.