Я знал, что очень скоро мы, должно быть, приблизимся к низменностям, мы оставили все хребты и водопады за кормой. Желтые и синие попугаи ара появились вместо красных и зеленых видов, обитавших в джунглях. Количество водоплавающих птиц и цапель увеличилось. Среди деревьев появились веерные пальмы и пальмы цвета слоновой кости. Река текла вяло, а по берегам росли широколиственные водяные растения, камыш и гигантские лилии. Я чувствовал, что всякая большая опасность от враждебных индейцев миновала, больше не было порогов, и, чувствуя себя более радостным и приподнятым, чем я чувствовал в течение многих месяцев, я продолжал грести вместе с Меримой, и теперь она выглядела вполне цивилизованно в своем свободном единственном одеянии, которое ниспадало с ее плеч до лодыжек, и с аккуратно заплетенными и уложенными волосами. С каждым днем река расширялась, и становилось все больше и больше признаков низменности, пока течение полностью не прекратилось, и мы не обнаружили, что плывем по спокойной поверхности большого озера. Повсюду были покрытые джунглями острова, и со всех сторон простирались покрытые джунглями берега без видимого выхода. Я был горько разочарован и не видел ничего другого, как грести обратно вверх по реке на многие мили и спускаться по другому ответвлению. Но прежде чем оставить всякую надежду, я решил обойти берега в поисках какого-нибудь ручья, вытекающего из озера. Я нашел не один, а десяток. Однако все они были маленькими, и один казался таким же многообещающим, или, скорее, таким же малообещающим, как и другой. Но попробовать стоило, и, если по прошествии разумного времени выбранный мной ручей не увеличится в размерах или если я обнаружу, что он течет не в общем северном направлении, я все равно мог вернуться на свой путь. Итак, продираясь сквозь растения и низко свисающие лианы, которые почти скрывали вход в ручей, я последовал по нему в джунгли. Очень быстро ручей расширился, течение усилилось, и к ночи мы снова были на большой реке.
Воодушевленные, мы болтали и смеялись за ужином, и я рассказал Мериме о своих планах на будущее. Почему-то до этого момента я никогда не упоминал о своей идее удочерить ее.
Но она была в восторге от этой идеи. На самом деле, более чем в восторге, потому что она не могла выразить свой восторг при мысли о том, что обрела нового отца, и я с трудом смог помешать ей пресмыкаться передо мной, как это делали люди-обезьяны, когда я был их королем.
На следующее утро мы отправились в путь на рассвете, и теперь я почти ожидал увидеть поляну, деревню дружелюбных индейцев или признаки присутствия человека.
Не прошло и двух часов после того, как мы покинули наш лагерь, когда, когда мы завернули за поворотреки, и в следующую секунду я издал радостный, торжествующий крик. Менее чем в миле джунгли закончились, расчищенные поля покрывали невысокий холм, и, ярко сияя в лучах утреннего солнца, стояли дома! Конечно, это были жалкие лачуги, туземные хижины из самана и соломы, но дома цивилизованных людей, а над ними возвышалась приземистая башня церкви, увенчанная крестом, четко вырисовывавшимся на фоне ясного голубого неба. Никогда еще крошечная туземная деревня не была так желанна для человеческих глаз, как этот первый взгляд на Санта-Изабель для меня. И для Мериме это было величайшим чудом, самым чудесным событием во всей ее жизни. Никогда прежде она не видела ни одного дома, кроме открытой индейской хижины, и для нее теснившиеся друг к другу лачуги на холме были самыми удивительными строениями, а церковь, должно быть, казалась настоящим небоскребом.
Мы привлекли мало внимания, когда вытащили каноэ на берег рядом с дюжиной лодок на месте высадки ниже деревни. Несколько оборванных мулатов и метисов, слонявшихся без дела, казалось, не проявили особого интереса к бородатому незнакомцу в такой же поношенной одежде, как и их собственная, который вышел из каноэ в сопровождении индианки. Они слишком привыкли видеть путешественников из буша, чтобы проявлять какое-либо любопытство, и для них, без сомнения, я казался просто еще одним торговцем с компаньоном-полукровкой. Но если бы у Меримы были крылья, а у меня были рога, я сомневаюсь, что местные жители были бы пробуждены от присущего им хронического состояния лени и летаргии. Когда мы поднимались на холм, Мерима озирался по сторонам удивленными глазами, несколько неопрятных женщин смотрели на нас из своих дверей, голые дети сновали по выжженной солнцем замусоренной улице, а несколько мужчин, которых мы видели, поглядывали на нас нерешительно, как будто задавались вопросом, кто мы такие, и по чьему поручению, и все же не обладая достаточной жизненной силой, чтобы спросить.