Лена Ленина
Альфонсы, или Любовные мошенники
Все эти истории основаны
на реальных событиях, имена
изменены и любые совпадения прошу
считать совпадениями…
Адвокат
Жаклин вышла замуж за Жан-Пьера по любви. Они познакомились на конкурсе молодых композиторов. Жаклин сочинила чудесный вальс для скрипки и фортепиано и заняла второе место. Когда она услышала тот опус, что занял первое место, она расплакалась от досады. Это была какая-то авангардная фантасмагория для скрипки, совершенно не уважающая классических традиций.
Жаклин стояла и плакала перед дверью в консерваторию, когда мимо нее прошли два парня. Один из них дотронулся до ее рукава и спросил, почему она плачет.
— Вы слышали, какое идиотское произведение заняло первое место на конкурсе?! — всхлипывая, спросила Жаклин. — Это ужас какой-то!
Парень пригласил ее в соседнее кафе выпить кофе. Оказалось, что он и есть автор этого «ужаса». Жаклин было жутко стыдно. Чтобы хоть немного сгладить конфузность ситуации, она сделала ему предложение поужинать. Спустя несколько дней он, в свою очередь, сделал ей другое предложение. Теперь оба диплома, за первое и второе места, вместе висят у них в спальне на одной стене.
Потом они вместе учились в Консерватуар Суперьор в восьмом округе на улице Верой, а потом вместе вырастили двух очаровательных детишек, Клемантин и Поля.
Все остальное они делали раздельно. Жаклин стала преуспевающей хозяйкой крупнейшего в Европе музыкального агентства и имела в своей «конюшне» лучших классических музыкантов мира, а также персональный годовой доход в два миллиона евро. Жан-Пьер добился успеха по другую сторону баррикад и, став блестящим скрипачом, играл с самыми именитыми оркестрами планеты и даже неоднократно удостаивался чести играть на скрипке самого великого Гварнери. Жаклин безвылазно работала в своем Парижском офисе на улице Бурдонэ, а Жан-Пьер мотался по всему миру с гастролями. Жаклин была жаворонком, Жан-Пьер — совой. Жаклин любила сладкое, а Жан-Пьер — соленое. Но они были очень дружной семьей.
За двадцать лет совместной жизни их отношения, пройдя последовательно все стадии любви, переросли из пылкой страсти в родственно-дружескую нежность.
Ученые давно доказали, что участок мозга, отвечающий за страстное влечение, не может бесконечно находиться в возбужденном состоянии, и поэтому эйфория, а вместе с ней и страсть, проходят за несколько месяцев, в лучшем случае — за несколько лет. Хоть частые разлуки и продлили юношескую влюбленность Жаклин и Жан-Пьера, но беспощадное время превратило ее в ласковую душевную привязанность.
Однажды, заключая для своего агентства договор на обслуживание с новым китайским вундеркиндом-виолончелистом, Жаклин познакомилась с представляющим его интересы молодым симпатичным французским адвокатом Ксавье. Он блестяще провел переговоры, вырулил минимальный процент агентству от своего юного клиента и пригласил Жаклин на обед отметить заключение договора. Жаклин, несмотря на занятость, поддалась на уговоры, потому что перед таким красавцем устоять было невозможно. Улыбка Ксавье ее волновала чуть больше, чем того требовала деловая этика.
За обедом адвокат восхищался сочностью омара, успехом в бизнесе Жаклин и изяществом ее рук.
— Мадам, просто невероятно, как женщина с такими хрупкими руками может иметь такие крепкие плечи, чтобы взвалить на них управление самой успешной музыкальной компанией в Европе! — ворковал молодой человек, схватив Жаклин за пальчики. Его голос звучал нежно и страстно, dolce lusingando.
— Как хорошо, что вы учились в консерватории, а не на юридическом, для моей карьеры было бы смертельно опасно столкнуться в суде с таким противником, как вы! — польстил адвокат амбициозной женщине.
— Вы разрушаете постулаты психологов о противоречиях внешности и интеллекта! Успешная женщина не имеет права быть такой красивой, — улыбался Ксавье. — Вы — преступница, мадам!
Жаклин не все помнила из того, что он по-адвокатски красноречиво излагал, потому что от его улыбки у нее случались провалы в памяти. Она волновалась, не выдает ли ее румянец некстати пылающих щек. Хорошо, что, когда он склонился над ее рукой в традиционном почти-поцелуе и она почувствовала жар его дыхания, Ксавье не мог видеть ее расширенных зрачков. Она боялась, что он нарушит французские правила приличия и коснется губами руки, и одновременно желала этого. Он коснулся, но не в тот день.
Они стали любовниками через неделю, когда Ксавье пригласил ее на ужин.
В вечернем полумраке ресторана он казался таким же красивым, как и прежде, но еще и каким-то родным.
Он снял галстук еще до того, как официант принес меню, и Жаклин безумно захотелось прикоснуться к его гладкой мускулистой груди в проеме расстегнутой рубашки. Французские мужчины, особенно молодые, делают себе интегральную лазерную эпиляцию. Они переняли эту привычку у профессиональных стриптизеров. Женщинам всегда нравились их шелково-выбритые накачанные тела.
Ей захотелось пошарить рукой под рубашкой Ксавье. «Интересно, есть ли у него „шоколадные плиточки“ на животе? — подумала Жаклин. — Ни за что не осмелюсь дотронуться до него сама. Боже, какие у него чувственные губы!»
Губы наклонились к ней ближе и рассказывали какую-то забавную историю.
Какие белые у него зубы!
Рука Ксавье легла ей на руку. Жаклин вспыхнула: «Хоть бы он не заметил…».
Она не слушала, что он говорил, она боролась с собой, чтобы не покраснеть.
Жаклин не поняла, как они оказались у дверей того отеля, что был по пути из ресторана.
Ксавье почувствовал ее дрожь и прислонил ее своим телом к стене. Его губы почти дотронулись до ее губ. Она осознавала всего две вещи — что у него напряглось в низу живота и что у нее подкашиваются ноги.
Когда, непонятно каким образом, они оказались в номере и Ксавье обрушился на нее с поцелуями, Жаклин показалось, что она взорвется от переполняющей ее страсти. Их тела переплелись на огромной кровати, и на Жаклин треснула шелковая блузка. Ксавье помог ей избавиться от нее. Потом спустился лицом к ее животу, сдернул юбку и нежно стянул кружевное белье.
Молодые французы хорошо «владеют языком», потому что они знают, с чего начинается любовь — с ее удовольствия.
В воздухе как будто зазвучала нежно-страстная увертюра Брамса к концерту для скрипки с оркестром в исполнении гениального Репина. Она застонала. В ней бушевал пожар, а потом все вспыхнуло, и невидимый оркестр оглушительно ударил во все свои барабаны. Ее тело содрогалось от сладкой судороги.
Они как будто сыграли в унисон энергичный марш в четыре руки на фортепиано. Она никогда раньше не испытывала такого восторга.
Потом они еще долго лежали молча в звенящей тишине… Она была счастлива. Все, что было до сегодняшнего дня, казалось примитивным, как музыкальные гаммы для малышей.
Жаклин начала придумывать несуществующие командировки и стала вести себя очень осторожно. Она научилась называть Ксавье не иначе, как «мон амур», чтобы случайно не произнести его имени, обращаясь к мужу. Она следила за своим бельем, возвращаясь из отеля, в котором они с молодым адвокатом предавались запретной страсти, чтобы, не дай бог, не надеть ничего наизнанку. Жаклин никогда не разговаривала с Ксавье по телефону дома в присутствии мужа: обладая совершенным музыкальным слухом, он мог услышать что-нибудь даже через три комнаты.
Словом, она берегла их семейный очаг от любых потрясений, боясь ранить чувствительную творческую натуру мужа. Но не встречаться с роскошным красавцем она не могла.
Спустя пару месяцев, наполненных их безумной страстью, она получила письмо.
Снаружи это был простой белый конверт, который можно купить в супермаркете «Монопри» по 3 евро за сто штук, с обычной почтовой маркой. Но внутри его лежала бомба: фотография их поцелуя с Ксавье, сделанная через стекло парижского кафе, и записочка, в которой выражалась вежливая просьба заплатить сто тысяч евро за молчание. С послесловием, обещающим следующее письмо с подробными инструкциями, куда отнести деньги.
Жаклин стало не по себе. Она позвонила Ксавье и попросила срочно приехать.
Адвокат покрутил в руках записку, зачем-то понюхал конверт и заключил:
— Придется платить!
— Что ты! — воскликнула у в ужасе Жаклин, — это же посадить себе на шею вечного шантажиста! Да и потом, что на этой фотографии видно? Просто сидим в кафе. Может быть, я, уходя, наклонилась к тебе, чтобы поцеловать ничего не значащим поцелуем в щечку? Что здесь такого? Мы не в пуританской Америке! Я объясню мужу, что ты — адвокат моего клиента и мы вели деловые переговоры. Не думаю, что он что-то заподозрит, а если и так, то в будущем станем вдвойне осторожны.
— Дорогая, стоит ли так рисковать семьей, ведь, ты ею так дорожишь? Столько усилий мы прилагаем, чтобы прятаться! Неужели все зря? А Жан-Пьер — человек творческий и впечатлительный. И потом, подумай о детях. Если эта история попадет в прессу, то их просто задразнят в школе. Может быть, лучше заплатить? Все-таки спокойствие дороже всего.
— С такой бомбой замедленного действия, как шантажист где-то в городе, я никогда не буду спокойна, — покачала головой Жаклин. — Давай подождем, может быть, это чья-то злая шутка и второго письма не будет? А если все-таки будет, то я заплачу. Но один-единственный раз, и если угрозы в дальнейшем повторятся, то обращусь к знакомому комиссару полиции.
Второе письмо пришло ровно через неделю. Шантажист или шантажистка, как будто услышал угрозу Жаклин пресечь в будущем их попытки и решил сразу сорвать куш побольше: в записке значились не только день выплаты, камера хранения на Восточном вокзале и код ячейки номер одиннадцать, в которую нужно было положить сумку с деньгами, но и новое требование — увеличение суммы до трехсот тысяч евро.
Жаклин опять засомневалась, платить или нет. Ксавье снова убедил ее, что лучше заплатить и отвязаться. Жаклин не понимала, почему красавец так настаивает:
— Ты так подозрительно лоббируешь интересы шантажиста, что можно подумать — не я твой клиент, а он.
— Дорогая, как ты могла подумать такое? Просто мне не все равно. Я переживаю и за тебя, и за себя тоже… — Ксавье нервно теребил пальцами кончик своего галстука. — Придется мне признаться тебе кое в чем неприятном. Ты знаешь, я очень люблю тебя, но ты — замужем, у тебя уже есть дети, и больше рожать ты не планируешь. — Видимо, он хотел сказать «не можешь», но проявил деликатность. — А я хотел бы иметь детей. Короче, я готовлюсь к свадьбе с дочерью моего патрона, и скандал мне сейчас смертельно опасен.
У Жаклин неприятно похолодело в груди. А ведь она искренне верила, что он ее любит! Из-за этого циничного типа она поставила под угрозу свою замечательную семью, своего милого и нежного Жан-Пьера и свою карьеру.
— Хорошо, — отстраненно произнесла Жаклин, — я заплачу, чтобы не подводить тебя. А сейчас оставь меня, пожалуйста, мне нужно поработать.
Но работать у нее не получалось. Слезы заливали лист бумаги перед ней. Она плакала и смотрела на письмо, думая: «А вдруг это идея Ксавье? Может быть, он давно решил ее использовать?». Однако она отогнала эти ужасные мысли и решила собрать требуемую сумму, чтобы отвезти на вокзал.
К ячейке номер одиннадцать камеры хранения на Восточном вокзале в тот день подходили три раза.
Сначала подошла Жаклин и положила в ячейку тяжелую сумку с деньгами, затем подошел Жан-Пьер, случайно зашедший в офис к жене в ее отсутствие и нашедший у нее на столе записку шантажиста, и забрал сумку, нервно оглядываясь и сглатывая слюну, а еще через четверть часа подошел Ксавье, открыл ячейку и грязно выругался: «Скупая шлюха! Ради несчастных трехсот тысяч готова потерять семью!»
Жаклин навсегда рассталась с любовником и улетела с Жан-Пьером отмечать серебряную свадьбу на Мальдивы. Она и не заметила, что у любимого мужа появилась еще одна скрипка.
Скрипка Гварнери.