Сочиняя письмо, Роберт сильно разгорячился. Он предложил Паулине следующую реплику, которая, как он знал, вонзится в сердце брата, как нож. Вот что она должна была сказать: «Я никогда не испытывала к вам ни малейшей любви, и вы не можете на нее рассчитывать, поскольку мы не симпатизируем друг другу. <…> Еще до знакомства с вами я любила Роберта и знала и знаю, что он тоже меня любит».
Тут Роберт остановился. Наверное, ему все же следовало предложить Альфреду альтернативное решение? Под конец он решил вложить в уста Паулины последнюю реплику: «Поскольку провидение спасло нас от того, чтобы стать несчастными, я хотела бы дать вам, господин Альфред, добрый совет… как можно скорее жениться на красивой девушке с веселым нравом, например на Лоттен. Я уверена, что она сделает вас счастливым».
Заканчивая письмо, Роберт просит Паулину написать ему «несколько строк» о том, как все прошло, и отдать ему за ужином. В постскриптуме он добавляет, что если она не решается следовать всем его директивам, то пусть лучше совсем избегает разговора с Альфредом.
Паулине было всего 19, она находилась вдали от дома. Многое говорит за то, что она выбрала последний вариант. Что она испытывала в тот момент и как отнеслась к тому, что события вдруг стали развиваться с неимоверной скоростью? Это скрыто от нас во мраке. Но Роберт получил ее «да».
Пять дней спустя Роберт заручился согласием отца Паулины Карла Леннгрена и написал ее матери по тому же поводу. Он попросил Паулину не рассказывать о сватовстве Альфреду, по крайней мере пока. Только «держаться с ним как можно холоднее; это лучший способ привести его в чувство»47.
Между тем Альфред погрузился в книги. Пройдя стадию высокого романтизма, европейская литература двигалась в сторону реализма и социальной критики. В Великобритании ранние описания нищеты, созданные Чарльзом Диккенсом, нашли радикальных последователей в лице Мэри Энн Эванс, известной под псевдонимом Джордж Элиот. Во Франции был весьма плодовитый Оноре де Бальзак, который изобразил действительность во всех ее подробностях, в том числе в знаменитом «Отце Горио» 1835 года. Почти так же рано к реализму пришла Аврора Дюпен, писавшая под мужским псевдонимом Жорж Санд. В конце 1850-х годов Густав Флобер добился известности своим скандальным романом «Мадам Бовари». И даже центральная фигура высокого французского романтизма, Виктор Гюго, начал двигаться в том же направлении.
Со временем Альфред Нобель приобретет для своей библиотеки книги почти всех этих авторов, но пока 26-летний юноша оставался верен романтической литературе. В начале 2000-х библиотекарь Шведской академии Оке Эрландссон просмотрел почти две тысячи книг, принадлежавших Альфреду Нобелю. Помимо прочего, его интересовало, что именно читал Альфред в последние годы жизни в России. По словам Эрландссона, Альфред не выпускал из рук купленный в Санкт-Петербурге сборник своих любимых британских поэтов: Шекспира, лорда Байрона и Шелли. В серию входил также роман «Айвенго» и четырнадцать других произведений Вальтера Скотта. Эрландссон утверждает, что Альфред выбирал для себя книги по «глубине мысли, искусству формулировки и поэтическому блеску».
Над русскими книгами Альфреду приходилось всерьез трудиться, учитывая все подчеркивания и перевод непонятных слов на полях. У него было собрание сочинений Пушкина в шести томах, и «Евгения Онегина», например, он прочел, не выпуская из рук карандаша. Его экземпляр элегий и баллад Жуковского 1849 года в буквальном смысле зачитан до дыр, а принадлежавший ему русско-франко-немецко-английский словарь 1845-го носит на себе следы нещадного использования. Становится понятно, как он работал. (Утверждается, например, что он выучил французский, переводя Вольтера на шведский, а потом обратно.)
В правление Александра II атмосфера в стране смягчилась, в том числе для русских писателей. Бунтовщиков миловали. Цензура ослабла. Больше стало тех, кто осмеливался критиковать современное общество. Федор Достоевский, отпущенный из сибирской ссылки в 1854 году, вернулся в Санкт-Петербург как раз в 1859-м. Он снова начал писать и уже в следующем году опубликовал первые части литературного фельетона, который впоследствии станет его романом «Преступление и наказание». После окончания Крымской войны Лев Толстой также проживал в столице, однако до выхода его очередного крупного произведения, эпопеи «Война и мир», оставалось еще десять лет.