В другой раз он изложил королю Швеции план создания Института Самоубийств. По его мысли, он должен был располагаться в шикарном особняке на побережье Средиземного моря; этот особняк непременно был бы собственностью одного из тех, кто уже свёл счёты с жизнью, предварительно подарив свои владения Институту. Смерть тех, кто решил бы воспользоваться услугами этого заведения, была бы лишена мучений. Её сопровождала бы лучшая классическая музыка в исполнении самых знаменитых музыкантов и оркестров. Парижский филиал призывал бы отчаявшихся «броситься в мутные воды Сены»[21]. Эта идея в её основных чертах была, видимо, позаимствована Нобелем из современной ему литературы и отчасти свидетельствует о своего рода навязчивой идее, которая его преследовала.
Материальное положение Нобеля открывало перед ним двери самых престижных салонов Парижа. Там он познакомился с Виктором Гюго. Несмотря на то что карты тогда были в моде, Нобель не любил бесконечных карточных баталий: он не был азартным человеком. Не любил он и танцевать, хотя с женщинами был всегда галантным и обходительным кавалером.
Женщины… После той грустной истории, которая так неожиданно закончилась смертью таинственной возлюбленной, Нобель, кажется, о них не думал. Но роль «одинокого отшельника» в атмосфере радостного возбуждения, которая обычно царит в салоне, должна была стать для него слишком тягостной и даже невыносимой. Однако в поведении Нобеля нет никакого противоречия. Одиночество — это ещё и эмоция, ощущение, глубинное, интимное переживание, которое только обостряется, когда человек попадает в компанию веселящихся людей, и не всякий человек, находящийся во власти этой эмоции, станет разделять их веселье. Нельзя забывать, что после обедов и званых вечеров Нобель возвращался в свой пустынный дом, где никого кроме слуг не было — с ними же непринуждённости в отношениях Нобель никогда не допускал.
Открытый и естественный в общении с одними людьми, Нобель, попадая в общество других, оказывался чересчур сдержанным, а иногда даже холодным. Впрочем, Нобеля нельзя обвинить в классовых предрассудках, так как он умел ценить людей независимо от их талантов и социального положения. По всей видимости, его поведение в таких случаях полностью зависело от настроения. А перемены настроения вряд ли свидетельствуют о склонности Нобеля к капризам: скорее всего они говорят нам о том страдании, из-за которого от веселья, подчас утрированного, не оставалось и следа, а на смену ему приходило самое невыносимое отчаяние.
Жизнь слуг в доме Нобеля проходила как бы параллельно жизни хозяина; нужно отдать им должное: они смогли понять своего хозяина и умели подстраиваться под его настроение. Они так хорошо изучили его характер, что его кухарка позволила однажды себе очень дерзкий поступок.
Эта кухарка вскоре должна была выйти замуж. Естественно, она сообщила об этом хозяину. Тот поздравил её и спросил, что она хотела бы получить в подарок к свадьбе. Юная хитрая француженка, немного помявшись, ответила, что она была бы рада, если бы получила то, что её хозяин зарабатывает за один день.
Нобель был возмущён требованием кухарки и выгнал её.
Прошло несколько дней, и Нобель, который никогда не задумывался о том, сколько он получает в день, произвёл необходимые расчёты и решил, что он вполне может удовлетворить желание невесты. Он отсчитал 40 000 франков — а именно такую сумму он получил в результате расчётов — и приказал мажордому отнести девушке эти деньги. Будем надеяться, что девушка сумела ими удачно распорядиться.
Альфред, отшельник и светский человек в одном лице, по-прежнему мучился от одиночества. Не чувствуя внутреннего расположения к случайным связям, которые в Париже были обычным делом, он решил рационально подойти к поискам компании для себя (читай: компаньонки) и воспользовался проверенным способом, существующим и в наши дни, — написал объявление в газету.
И в 1876 году в одной венской газете появилось объявление следующего содержания: «Господин средних лет, богатый и образованный, ищет компаньонку, женщину из среднего сословия, которая владела бы английским и французским языками и могла бы исполнять обязанности секретаря[22]».
Это объявление было помещено в газете, которая называлась «Neuie Freie Presse». Эту газету читали в основном аристократические и предпринимательские круги Вены. И спустя какое-то время он получил письмо от тридцатитрёхлетней графини Кински.
21
Шольман полагает, что речь здесь может идти лишь о причудах. В тот период своей жизни Нобель во многом следовал «тому истинно парижскому духу, который сразу же напоминает нам о Гавроше». Шольман также добавляет: «Мне приходят на память и другие подобные выходки, которыми он просто упивался». Шольмана, кажется, эти выходки смущали.
Что касается Института Самоубийств, то эту тему он позаимствовал у Шелли и Гёте. Фрейд в своё время прекрасно объяснил, что подобные шутки не так уж невинны, как это может показаться с первого взгляда. Кто знает, о чём думал Нобель? Вполне возможно, что он мечтал о смерти в каком-нибудь особняке, о смерти под звуки оркестра. Его отчаяние, несомненно, было связано с этой фантастической и леденящей душу идеей, которую Альфонс Алле, обладатель мрачного чувства юмора, использовал в одной из своих новелл. Что касается Нобеля-Гавроша, то вот что кажется удивительным: заключение Гавроша в Бастилию снова ведёт нас к мотиву неразделимости жизни и смерти, «колыбели-могилы» и холодного материнского чрева.
Но это, пожалуй, уже не совсем серьёзно.
22
Здесь Нобель пишет о себе иначе, чем в той «автобиографии», которую он написал по просьбе брата Людвига. Как уже упоминалось, Людвиг хотел написать историю семьи Нобелей. И вот как Нобель там изображает самого себя: «Альфред Нобель это жалкая, ничтожная полужизнь. Он должен был быть задушенным сердобольным врачом сразу же после его появления на свет. Главные заслуги: имеет чистые ногти и не отягощает жизни других. Главные недостатки: нет ни семьи, ни покладистости в характере. Главное желание: не быть похороненным заживо. Самый большой грех: не желает поклоняться Мамоне. Важнейшее событие в жизни: таковое отсутствует».