Нет нужды принимать на веру это утверждение. Желание писать зародилось у Нобеля достаточно рано и не пропадало на протяжении всей его жизни. Как пишет Генрих Шюкк, его мечта стать писателем была так сильна и так настойчива, что он даже полагал, будто потратил свою жизнь впустую, став изобретателем и отдав все свои силы взрывчатым веществам.
Лучше всего он владел английским языком. Один пастор, остолбенев от восторга, вызванного прочтением одной философской статьи Нобеля, даже воскликнул: «Когда я читал её, мне казалось, что она должна непременно быть написанной англичанином. И каково же было моё удивление и восхищение, когда я узнал, что её автор — иностранец!»
Хилари Кьюни, процитировав в своей книге «Нобель, динамит и Нобелевская премия» это восклицание, лукаво замечает: «Нобелю, несомненно приходилось проявлять осмотрительность и даже подозрительность по отношению к подобным утверждениям, исходящим из уст служителя бога, который, как известно, с литературой имеет дело гораздо реже, чем, например, с миллиардерами, у которых он просит деньги для нищих своего прихода».
Юношеская поэма Нобеля не заслуживает ни презрения, ни непомерного восхищения. Большинство его сочинений философского характера были направлены против служителей церкви и религии в целом, а потому может показаться, что больше его ничто не интересовало… Но оказывается, интересовало.
Перу Нобеля принадлежит пьеса «Нимезис», тему которой он позаимствовал у Шелли в его трагедии «Смерть Ченчи». Андерс Остерлин, секретарь Шведской академии наук, с ней церемониться не стал: «Спрашивается, что могло подкупить Нобеля в этой мрачной истории, которая, впрочем, в сокровищнице мировой литературы заняла достойное её место — место в патентном бюро на великие произведения… Сплошная напыщенность и ни капли драматичности».
Когда Нобель сообщил Берте фон Зутнер о своём намерении написать пьесу, она незамедлительно прислала ему письмо. В нём мы, в частности, находим следующие слова: «Я очень заинтригована и с нетерпением жду результата. Я уверена, что ваша пьеса будет не менее прекрасна, чем те стихи, которые вы показали мне в Париже, — а я ещё помню о них».
Она предложила поставить его пьесу в каком-нибудь венском театре и даже поработать вместе с ним, если он только изъявит такое желание. Кроме того, она предлагала ему и свои услуги в качестве переводчика. Её обещания не были простыми словами, так как она почти сразу же принялась за поиски и отбор актёров, между которыми должны были быть распределены роли в будущей пьесе. Каково же было её разочарование, когда она узнала, что пьеса написана на английском языке! Она, несомненно, предпочла бы, чтобы пьеса была написана на немецком или шведском языках — или на любом другом, которым она хорошо владела.
А английским языком Нобель, пожалуй, владел даже лучше, чем своим родным шведским. Конечно, Нобель превосходно говорил и писал по-шведски, но это был язык делового человека, которому явно не хватало лиризма и утончённости для того, чтобы стать языком поэзии. Тем не менее, ближе к концу своей жизни Нобель написал несколько стихотворений на шведском языке.
Впрочем, Нобель любил изъясняться и на других языках. Здесь, несомненно, сказался его детский опыт — а мы помним, что он покинул родину в раннем детстве и большую часть своей жизни провёл за её пределами, общаясь на языках стран Европы чаще, чем на языке Ибсена.
Кроме того, Нобель написал роман «Господин Будущее». Этот роман любопытен прежде всего своим социально-политическим содержанием. В уста главного героя романа, имя которого послужило названием для него, Нобель вкладывает свою программу создания нового общества. Свои размышления он начинает с рассмотрения трёх возможных типов государственного устройства: передача власти по наследству, конституционная монархия и республиканское правление.
Первую возможность он сразу же отбрасывает. В России он неоднократно наблюдал, насколько бывает несправедливой царская власть, склонная к самым разнообразным злоупотреблениям. Конституционная монархия, по мнению Нобеля, лучше, но, в конечном счете, тоже является лишь «полумерой»: конституция может помешать монарху управлять страной сообразно со своими желаниями и представлениями о благе. «Эта форма правления, — пишет он, — тоже является формой опасного сосредоточения власти в одних руках, причём такого сосредоточения, которое может достигаться при помощи силы. Нет никаких гарантий, что это не приведёт к бесчинствам со стороны властей. По той же самой причине приходится отвергнуть и республиканское правление, так как президент республики не несёт никакой реальной ответственности за свои поступки».