По природе Альфред был скорее строителем, нежели свободным художником. Дух исследователя, жажда познания, любовь к истине и стремление использовать любое знание в практических целях проявлялись в нем сильнее, чем ощущение прекрасного или религиозный мистицизм. Он, однако, разделял характерное для Средневековья пристрастие к иносказаниям и сравнениям. Море и морские странствия, звездное небо, обычные заботы селянина, труд ремесленника и будни двора — все было исполнено для него некоего высшего смысла. Альфред обладал богатым и живым воображением, но жил больше разумом, чем чувствами. Он много писал о дружбе, и редко — о земной любви. Высокая страсть прорывается в его речи, лишь когда он, перед лицом высших таинств горнего мира, спрашивает себя со страхом и надеждой в сердце, кто он есть, смертны ли его душа и разум, суждено ли им исчезнуть бесследно или они будут жить вечно.
«Зачем мне жизнь, — писал он, — если я ничего не знаю? Что есть высшая мудрость, если не высшее благо? И в чем состоит высшее благо, как не в том, чтобы каждый человек в этом мире любил Бога, как он любит мудрость?.. Ибо, любя мудрость, он любит Бога»{326}.
Верность истине, правде, была определяющей чертой его натуры, и, возможно, именно в этом состоит главный секрет ее притягательности. Искренность намерений и незамутненная чистота духовного зрения помогали Альфреду увидеть за изменчивыми внешними проявлениями глубинную суть вещей, а это знание не устаревает. Он прикоснулся к таинствам жизни и смерти, узнал в полной мере радость и горе, страх и благоговение перед нежданно свершившимся чудом. Добротой и милосердием он снискал любовь своего народа, и на протяжении тысячи лет имя его называли со спокойной любовью и привычным искренним уважением, достойными памяти «мудрого короля», «Альфреда правдивого», «возлюбленного Англии»{327}.
Короля Альфреда считают, наряду с Кнутом Могучим, Вильгельмом Завоевателем, Генрихом II и Эдуардом I, одним из «творцов великой Британии»{328}. Если принять это мнение, из всего приведенного перечня ближе всего к Альфреду стоит Генрих II. Подобно ему, Альфред был скорее толкователем, чем творцом. Как и Генрих II, он, заимствуя континентальные достижения, пытался пересадить их на английскую почву и при этом изменял их настолько, что они превращались в нечто принципиально новое. Альфред сохранил Англию для англов, остановив волну викингских нашествий и ограничив данское влияние пределами Данело. Но он сохранил ее также и тем, что облек в письменную форму древние законы и нормы обычного права, изложив их последовательно на народном языке.
Здесь следует снова вернуться к тому, что Альфред, пользуясь опытом других культур, не копировал рабски ни франкские, ни скандинавские образцы. Он отбирал необходимые элементы и соединял их таким образом, чтобы получившееся целое отвечало нуждам его народа (в той мере, в какой он себе эти нужды представлял), и говорил со своими подданными на языке, который был им понятен. Опираясь на традицию, идущую со времен Ине Уэссекцкого, Альфред заложил в государственную систему те основные принципы, которых придерживались впоследствии его преемники: стремление к централизованному правлению притом, что король и уитэны осуществляют свою власть через посредство местных сообществ, и желание уравновесить могущество монарха влиянием сильной аристократии в условиях, когда и тот и другие пользуются поддержкой народа.
Эдвард Старший, Этельстан, Эдмунд, Эдгар и Этельред II укрепили эти основы настолько, что они смогли устоять под ударами датского и нормандского завоеваний XI века. Если бы Альфред погиб в битве при Этандуне, Англия стала бы скандинавской страной и со временем заняла бы свое место среди государств Северной Европы. Если бы он не составил свою «Правду», английское право неизбежно оказалось бы гораздо более латинизированным, а древнеанглийский язык без него никогда бы не стал литературным языком. В летописании, в интеллектуальной сфере, в политике он бережно сохранил и передал грядущим поколениям все, что сумел спасти из ценных достижений прошлого.