Уже первые более-менее достоверные исторические свидетельства говорят, что Скандинавия была родиной народа корабельщиков, и Тацит писал, что местные племена, «помимо воинов и оружия сильны также своим флотом»[5]. Эта земля, с ее бескрайними побережьями, изрезанными заливами и фьордами, со множеством островов, узких проливов, темных сосновых лесов, больших озер и скалистых гор внутренних областей, дала жизнь доблестной и сильной расе. Привычные к тяготам обитатели горных долин, охотники и рыбаки, мореплаватели и торговцы составляли стойкий свободолюбивый народ — энергичный, наделенный практический сметкой и безыскусным природным умом. Из этого материала под влиянием опасностей и невзгод пиратской жизни возник особый человеческий тип, столь же своеобразный, как елизаветинский «морской волк» — тип «морского конунга», который «правит людьми, но не владеет землей» и «никогда не спит под закопченной крышей и не пьет у очага». Эти пираты давних времен, как и их наследники XVI века, в поисках своего Эльдорадо обращали взоры на запад, а полученные в странствиях сведения вкупе с рискованными эскападами и треволнениями бродячей жизни стали той основой, на которой выросли потом и «воинственная религия» Вальгаллы, столь непохожая на древние верования германских народов, и литература более поздних времен — «Старшая и Младшая Эдда» и саги.
Отчасти именно в силу героической и романтической природы викингской экспансии анализировать это явление довольно сложно. Достоверных письменных свидетельств той эпохи почти не осталось, а в тех редких источниках, которые до нас дошли, слишком многое порождено страхом или является плодом поэтического воображения. Страх двигал людьми, добавившими клаузулу к литании: «Избави нас, Боже, от неистовства норманнов»; поэтическое воображение создало викингскую колыбельную: «Мама сказала, что мне купят корабль и прекрасные весла… И потом мы войдем в гавань и будем рубить людей, одного за другим» или триумфальную предсмертную песнь Рагнара Кожаные Штаны в змеиной яме: «Мы рубились мечами! Я… сражался в пятидесяти жестоких битвах и еще в одной… Умру я смеясь».
У современников — английских и франкских хронистов — викинги вызывали такой ужас, что для иных чувств не находилось места. Они видели в нашествиях пиратов-язычников бич Божий, наказание за грехи, исполнение пророчеств. Викинги были «бедой и великой гибелью, появлявшейся от севера»[6], лисами в винограднике, волками в овчарне, водами, затопившими землю. Но прежде всего они были «нехристи», «идолопоклонники», «варвары».
Для поэтов и рассказчиков саг, творивших в позднейшие времена, возможно, на Западных островах или в недавно колонизованной Исландии, викинги стали героями рыцарского романа. В представлении этих авторов, делавших упор на «личностное начало», первые набеги и последующие военные кампании были делом отдельных героев, полумифических военных вождей, вроде Рагнара Кожаные Штаны или Ивара Бескостного.
Нынешние историки, со своей стороны, пытаются объяснить возобновление западной миграции влиянием экономических или политических факторов, называя в качестве причин перенаселение, социальную нестабильность и недовольство, которое вызывали у вольнолюбивых людей все новые ограничения, налагаемые формирующимся государством.
Во всех этих представлениях и гипотезах есть доля истины. Но хотя судьба, желание и необходимость, вероятно, внесли свою лепту в развертывание викингской экспансии, непосредственный толчок к ней, как указывал некогда Лаппенберг, дали военные кампании Карла Великого против саксов. В результате этих войн даны и франки стали близкими соседями и взорам северных грабителей предстали сокровища христианской цивилизации; а когда при бездарных наследниках Карла империя развалилась, норманны немедленно воспользовались предоставившейся им возможностью. Так или иначе, первые сообщения письменных источников о викингских набегах на Англию, Ирландию и Фризию относятся к последней четверти VIII века, то есть к тому времени, когда границы христианских земель неуклонно продвигались на север и великий франкский король предпринимал последние шаги, завершавшие создание империи. В 810 году убийство датского конунга Годфреда, принявшего под свою защиту беглого саксонского вождя Видукинда, помешало разразиться жестокой войне между франками и норманнами. Карл Великий заключил мир с наследником Годфреда, но страх перед будущим омрачал последние годы его жизни, и Карл был весьма озабочен укреплением морских рубежей империи.
5
Корнелий Тацит. О происхождении германцев и местоположении Германии. Пер. А. С. Бобовича под ред. М. Е. Сергиенко / Корнелий Тацит. Собр. соч. в 2-х т. Москва. 1991. С. 381.