ДРУГОЙ
В первом из своих — строка не хила! —Бронзовых гекзаметров, взываетК пылкой музе грек: свет одеваетВ пурпур, а потом — про гнев Ахилла.
Ведал он, что Некто освещаетИщущим лучом души потёмки.Веет там, где хочет чадо тёмки,И что осенит, то освящает.
Если ты предызбран, испытаетКаждого особо грозный Некто:Мильтона — стен мраком (вот он мне кто),
Ссылкою Сервантес прирастает.Что Его — металл, и букв есть память.Наше же, как шлак, будет стопа мять.
ЗЕРКАЛУ
Что, зеркало, опять подстерегаешь?Зачем двойник таинственный мне вторитИ вновь навстречу путь во мраке торит,А ты ему явиться помогаешь?
Что, снова меня взглядом постигаешь,Который вопросительно риторит:«Тот ли ты Борхес, бойко тараторитКоторый так?» Умолкнуть предлагаешь?
В углах уж амальгамою облезно,А всё число предметов умножаешь.Я знаю, что меня ты отражаешь
Как прежде, и слепым быть бесполезно.Когда умру, копировать ты будешьДругих и быстро Борхеса забудешь.
ЗЕРКАЛО
С детства я зеркал боялся, веря,Что лицо чужое вдруг покажетИли же, бездушное, накажетМаской мертвеца с печатью зверя
На челе, публично достоверяТо, о чём не каждый и расскажет,Смелости набравшись, чем докажет,Что у ада есть как бы предверя.
А ещё боялся я, что времяПотечёт в обратном направленьеИ пространства будет искривленье —
Не гляди в зерцальное смотремя!Видит Бог и видят теперь людиТо, что не смешно в старом верблюде.
В ПАМЯТЬ АНЖЕЛИКИ
Сколько возможных вновь и вновь рожденийБог этой бедной маленькой усопшейНазначил! Здесь же сколько у особ шейСтолько химер, сказал отец дваждений.
Когда умру, то прошлого не станет,А с ней ещё не ставшее погибло.Померкло для неё небоогибло,День звёздами оплакан, что настанет.
Я умер, как она, для бесконечныхНесбывшихся событий, царь чей — случай.Из глубины юдольных злополучий
Ко Господу взываю: из венечныхВенцом дел добрых кто как Анжелика?К добру она стремилась недвулико.
КОТУ
Столь зеркала как ты не молчаливыИ не столь тайно утро приключений,Красив тигро-пантерый зверь влечений,И от любви к нему с ума сошли вы.
В силу какого вышних сил декретаУму не постижимого должны мыИскать тебя ночами? А инымиДелами, воплощение секрета,
Когда нам заниматься? БлагосклоненХребет твой к нашей ласке от дней давнихНастолько, что не вникнуть никогда в них —
Столп нёбный ещё не был свавилонен!Из времени другого ты, из сферыЭзотеричной, сон как про новь эры.
ПЕЧАЛЬНИКУ
Вот кем я был: мечом, что испытанийСледы хранит, прямым стихом саксонца,Морями-островами не без солнцаЛаэрта сыну на стезях скитаний,
Садами философии, листанийИсполненным анналом, вид червонцаИмеющей луной над перезвонцаСтраной, жасмином душным двух шептаний.
Но что теперь всё это? УпражненьеМоё в версификации от грустиНимало не спасёт, ни в небе утро
Забывшая звезда, чьих рос влажненьеЖемчужине подобно, только в хрустеПечаль есть под ногами перламутра.
1971
Два человека по Луне ходили,Затем другие. Что тут может слово?Событие, а столь кружноголово,Как если б вы душе вновь навредили.
От жути опьянев, только и риска,Уитмена потомки по пустынеВ скафандрах шли, свой флаг в скалистой стыниЧтоб водрузить, что сладок, как ириска.
Любовь Эндимиона, гипогриф иСтранная сфера Герберта УэллсаПодтверждены. Не лжёт так принц Уэллса,Как президент страны, у тайн где грифы.
Нет на земле того, кто б их храбрееБыл и счастливей, ликов день бессмертный!Хоть Одиссей, как все, простой был смертный,Ума в Элладе не было острее.
Луна, которой жертвы вековыеПриносятся как идолу с печальнымЛицом, но и страдальчески-кончальнымТеперь, аки химера, на их вые.
ИЗРАИЛЮ
Кто подтвердит, что в лабиринте рекТеряющихся в прошлом моей кровиТвоя, Израиль, есть? Если не по брови,То в глаз: мой предок ел тот чебурек,
Который изобрёл жидоабрек,А книгу ту, священной что коровеПодобна, от Адама побуровиДо бледности Распятого, Дух рек.
Ту книгу, что зеркальна для любогоЧитающего, над которой БогСклонился, в глубь кристалла голубого
Глядящийся, как в чашу голубок.Спаси себя, хранящий Стену плача,От жажды мстить обрезанным, палача!
СЫНУ
Не я тебя зачал, но те, чьи костиДавно в земле, тебя родили мною,И лабиринт любовей стал виноюТого, что гены выпали как кости
И появился ты, моей злак ости.К Адаму нисходящий глубиноюДавидов корень, ты ли слабиноюВсеобщей порчен? Выкусисякости
Не держишь ли в кармане шестопало?Я ощущаю наше мы, в которомВзошли твои потомки на простором
Поле страны, зерно чьё не пропало.В тех, кто ушёл я, но и в приходящих,И вечное — в явленьях преходящих.
КОНЕЦ
Сын старый без истории, без родаИ племени, чуть было не погибшийЗа то, что проповедовал прогиб шей,Пророк жестоковыйного народа,
Исчерпывает дни в пустынном доме,Вдвоём быв, что теперь — воспоминанье,За гневное порока поминаньеБлистательно пирующих в Содоме.