Так и хочется написать "семья была большая и дружная", но главное любящая. "Вы редко бранили нас и, кажется, ни разу не наказывали нас,напишет отцу знаменитый Михаил Бакунин, анархист и бунтарь.- Я помню, с какой любовью, с какой снисходительностью и с каким горячим вниманием вы слушали нашу детскую болтовню". А детей было много: шесть сыновей и четыре дочери. Пятая, Софья, умерла во младенчестве. В год рождения очередного ребенка отец высаживал дерево, называя его именем родившегося. Так и росли они вместе...
О сестрах Бакуниных нынче редко кто вспоминает, а вот современники, знающие их, гостившие в Прямухине, признавались: "Бескорыстно любуешься этими девушками, как прекрасными созданиями, смотришь, слушаешь, хочешь схватить и навсегда при себе удержать эти ангельские лица, чтоб глядеть на них, когда тяжело на душе".
В эту семью и приезжает Тургенев. Там он знакомится с Татьяной Александровной Бакуниной. И влюбляется в нее.
Татьяне Александровне 25 лет. Она старше Тургенева, она уже сложившийся человек, со своими идеалами, взглядами. Знавший ее Белинский писал о ней: "Что за чудное, за прекрасное создание Татьяна Александровна... Эти глаза темно-голубые и глубокие, как море; этот взгляд внезапный, молниеносный, долгий, как вечность, по выражению Гоголя; это лицо кроткое, святое, на котором еще как-то не изгладились следы жарких молений к небу..."
Тургенев очарован, околдован этими глазами, этим кротким лицом. Он полностью попал под ее влияние, называет Татьяну Александровну своей вдохновительницей и музой: "Все, что я думаю и изобретаю, чудесным образом связано с Вами".
Бакунина не осталась равнодушной к этому чувству, ее сердце ответило взаимностью: "Такой счастливой я еще никогда, кажется, не была - я жила всею душой, всем сердцем моим, каждая жилка трепетала жизнью во мне, и все вокруг меня как будто вдруг преобразилось". Но вскоре она начинает понимать, что Тургенев - большой ребенок, которого надо наставлять, опекать. Более того - это эгоистичный ребенок; "вы давать не можете",замечает она в письме к Тургеневу. Но она любит, ее любовь жертвенна, всепрощающа: "Если б я могла окружить Вас всем, что жизнь заключает в себя прекрасного, великого, если б я могла..."
И тем не менее эгоизм Тургенева, его нерешительность, инфантильность начинают ее раздражать. "Иногда все внутри меня бунтует против Вас. И я готова разорвать эту связь, которая бы должна была унижать меня в моих собственных глазах. Я готова ненавидеть Вас за ту власть, которой я как будто невольно покорилась. Но один глубокий внутренний взгляд на Вас смиряет меня. Я не могу не верить в Вас... С тех пор как люблю Вас, у меня нет теперь ни гордости, ни самолюбия, ни страху. Я вся предалась судьбе моей".
И все-таки они расстались. В письме к брату Павлу Татьяна Александровна объясняет причину своего охлаждения: "...я хотела чувства более сердечного, того самого, которым он увлек меня сначала, которым прежде мне сам казался весь проникнут, которое говорило из каждого слова его первой записки ко мне". Расставание было трудным. "...Я почти все ночи плакала",- признавалась Татьяна.
В последнем письме к Бакуниной Тургенев пытался объяснить себя:
"Послушайте - клянусь Вам Богом, я говорю истину - я говорю, что думаю, что знаю: я никогда ни одной женщины не любил больше Вас - хотя не люблю и Вас полной и прочной любовью... Вы моя прекрасная сестра... Да, Вы владеете всею любовью моей души и если б я мог сам себя высказать перед Вами - мы бы не находились в таком тяжелом положении..." Татьяна хотела другой любви: "...я поняла, что любви истинной в нем не было, что все это было не более как фантазия разгоряченного воображения, в которой сердце не могло не принять участия".
Год спустя Тургенев написал стихотворение "В дороге", которое стали считать цыганским романсом:
Вспомнишь разлуку с улыбкою странной
Многое вспомнишь родное, далекое,
Слушая ропот колес непрестанный,
Глядя задумчиво в небо широкое.
Их пути разошлись. Татьяна Александровна все свое пламенное сердце отдала освободительному движению, стала соратником Михаила Бакунина. А Тургенев... Впереди его ждала встреча с Полиной Виардо.
16. "...А вино хохотало в бокале..."
(Надежда Львова)
Надежда Львова - поэтесса не просто забытая. Она неизвестна современному читателю. Ее имя, как правило, всплывает, когда вспоминают о Валерии Брюсове. Давайте исправим эту несправедливость, ибо Львова - яркая искорка в литературном ожерелье "поэтессы Серебряного века". И доверимся наконец Анне Ахматовой, которая считала, что "ее стихи, такие неумелые и трогательные... Им просто веришь, как человеку, который плачет".
Стихи Львовой плакали о любви, ревности, девичьем страдании.
Знаю я: ты вчера, в ресторане,
Опьяненный приветом огней,
Как во сне, как в бреду, как в тумане,
Наклонялся взволнованно к ней.
И она отдавалась - улыбкой,
И она побежденно ждала,
И казалась печальной, и гибкой,
И томящей,- как летняя мгла.
Золотая симфония света,
И блестящих волос, и вина,
Обжигала - как зов без ответа,
Как молчание вечного сна.
Но глазам, что молили и ждали,
Скрипки радостно бросили: "Нет!"
... А вино хохотало в бокале,
Золотое, как волосы Кэт.
Стихи Львовой - лирический дневник ее такой короткой и драматичной жизни. Но начнем свой рассказ все-таки с имени Валерия Брюсова, роковым образом определившего ее жизнь.
Брюсов и женщины - тема особая, трагическая. С одной стороны, в августе 1899 года он пишет гимн "Женщине":
Ты - женщина, ты - книга между книг,
Ты - свернутый, запечатленный свиток;
В его строках и дум и слов избыток,
В его листах безумен каждый миг.
Ты - женщина, ты - ведьмовским напиток!
Он жжет огнем, едва в уста проник;
Но пьющий пламя подавляет крик
И славословит бешено средь пыток.
Ты - женщина, и этим ты права.
От века убрана короной звездной,
Ты - в наших безднах образ божества!
Мы для тебя влечем ярем железный,