Понятно: огосударствление феодального сектора порождает феодальный социализм, индустриального — индустриальный социализм–госкапитализм; то есть рассуждая механистически, колониальный социализм надо мыслить как некий симбиоз госфеодализма и госкапитализма. Но такой симбиоз противоестественен; общество не может быть одновременно системой феодального абсолютизма и парламентской демократии, прямого политического регулирования хозяйственных отношений и рыночной экономики. Социализм колониального или самоколониального общества оказывается не полугосфеодализмом- полугоскапитализмом, а их синтезом, осуществляющемся путем раскультуривания, «возвращения» к формам тоталитарного прошлого, предшествовавшим и капиталистическому и феодальному обществам, — синтезом, который можно назвать квазирабским социализмом.
Как достигается эта негативная однородность. Самую страшную ломку претерпевает аграрный сектор, ибо здесь происходит «раскрестьянивание» самодеятельных феодальных работников–крестьян, усугубленное — в той мере, в какой они превратились в фермеров — их «разбуржуазиванием». Крестьяне становятся фактически ненаемными государственными рабочими (подобно неграм американских плантаций — с той лишь разницей, что в роли плантатора выступает непосредственно государство).
Менее радикальное, но тоже очень глубокое потрясение испытывает и индустриальный сектор: он развивается без органически присущей ему экономической формы, развивается за счет внеэкономических отношений с «внутренней колонией» и собственными работниками, которые наемными являются лишь номинально, ибо не могут не наниматься, поэтому сильно напоминают знакомых нам по «негативной» прототипической стадии капитализма марксовых «наемных рабов».
Так возникает негативно однородное в формационном плане, чрезвычайно стрессированное парадоксальное общество. Это общество не имеет настоящего, оно живет в неком «прошлобудущем» времени. Будучи социалистическим обществом, оно воспринимается как опережающее мировой процесс, небывалое «первопроходческое» при этом мысли свое настоящее лишь как переходную стадию, средство построения идеального, обожествляемого грядущего. Но подобный социализм, достигнутый путем разрушения, конструктивного упрощения, «возвращения в будущее», с логической неизбежностью воспроизводит характернейшие черты древних обществ.
Жизнь древних обществ тотально идеологизирована, то есть идеологически окрашенным, определяемой идеологической доминантой здесь является все: и политика, и материальная практика, и художественная деятельность — все составляет мифологическое единство. Здесь царят централизация и строжайшая планомерность, регламентированность всей жизнедеятельности. Здесь во главе государства верховный жрец, полубог, соединяющий функции духовной и светской власти, просветленный истолкователь мифа, а само государство–общество являет собой церковь, точнее — капище. Понятно, что при квазирабстве этот жрец не пророчит, а теоретизирует, и мифология имеет квазинаучную форму «объективно–научной идеологии», «науковеры», уже не способной заменять специальное знание, но являющееся его «методологическим компасом».
Понимая специфику рабских обществ, наивно спрашивать, случайность ли культ личности Сталина или мумификация Ленина, почему социалистическое государство оказалось тоталитарным, зачем сокрушались храмы, отчего «научная идеология» была столь нетерпима к религии (наука обычно индифферентна к вере), почему огромную массу людей охватывало безумие подозрительности, охоты за колдунами–вредителями, откуда эта фанатичная рабская преданность государству, смесь энтузиазма и страха, готовность к жертвам и кровавым жертвоприношениям, что за бред — давать безотвальной пахоте «политическую и идеологическую оценку», что за мания возводить грандиозные, хотя экономически малорентабельные объекты, и так далее и тому подобное. А почему в империи инков казнили за изменение цвета одежды или длины волос? А какова экономическая рентабельность египетских пирамид или истуканов Пасхи? А ведь строили, хотя и без штанов ходили. Квазирабское общество создает индустриальных идолов, то есть промышленно–культурные объекты: все логично.
Природа социализма колониальных, двухформационных обществ отчетливо проявляется в двойственности, химерности, мистифицированности структур, отношений, институтов социального бытия. Например: право на труд — оно же обязанность, выборы — они же проверка лояльности, закупка — она же взимание дани, наука — она же идеология, свобода — она же необходимость, искусство — оно же госмифология. Той же породы и «двухклассовость» советского общества: «рабочие и крестьяне» (хотя крестьянство — класс феодального и никакого другого общества). И так далее, куда ни кинь взгляд; всюду один и тот же мучительный парадокс: «зияющие высоты».