Сигарета в мокрых руках быстро размякла, стала пропускать воздух. Артем сплюнул скопившийся на губах табак, прикрылся каской и поглубже залез в воротник бушлата. Ремень автомата он намотал на руку, стоящую на броне станцию прижал ногой. Один наушник, слушая эфир, надел на левое ухо, второй задвинул на макушку. В эфире ничего не было. Артем пару раз вызвал "Пионера", потом "Броню", но никто не ответил, и он выключил станцию, чтобы не сажать аккумуляторы.
Медленно уплывавшее назад серое чеченское поле, обложенное со всех сторон тучами и туманом, и не имевшее ни начала, ни конца, навевало тоску. Дождь мелкой изморосью плевался в лицо, стекал по каске и капал за воротник; снизу, из-под колес бэтэра в лицо летела грязь.
Артем уже был насквозь мокрый и грязный. Сырые, не державшие тепла перчатки, противно липли к рукам, короблый воротник натирал кожу на щеках, броня резала спину.
«Бред какой-то, идиотский сон», — подумалось ему. Что он здесь делает? Что он, москвич, русский двадцатитрехлетний парень с высшим юридическим образованием делает в этом чужом нерусском поле, за тысячу километров от своего дома, на чужой земле, в чужом климате, под чужим дождем? Как он попал сюда? Зачем? Зачем ему этот автомат, эта рация, эта война, эта жирная чеченская грязь вместо теплой чистой постели, аккуратной Москвы и нормальной снежной белой красивой зимы?
Нет, его здесь нет, по всем нормальным логическим законам его здесь нет и быть не должно. Здесь же все нерусское, другое, ему тут просто нечего делать! Какая к богу в рай Чечня, где это вообще такое? Это точно сон, бред собачий.
Или сном была Москва, а он всю жизнь, с самого рождения, вот так вот и трясся на броне, привычно уперевшись ногой в поручень и намотав на руку ремень автомата?
Артем достал еще одну сигарету.
Интересно, как быстро он привык ездить на броне. Поначалу он хватался за все поручни, цеплялся за все выступы, и все равно его кидало по бэтэру, как носок по стиральной машине. Но уже через неделю его тело само стало находить оптимальные позы, и теперь он мог сидеть в любом месте движущейся машины, хоть на стволе пушки — КПВТ — почти ни за что не держась и никогда не падая.
Вот и сейчас бэтэр швыряет из стороны в сторону по ямам и лужам, а они с Ивенковым, удобно полулежа на броне, покуривают, расслабленно свесив одну ногу, и в ус не дуют. Дождь только, зараза, достал, и грязь эта…
Артем позвал Ивенкова. Тот повернулся, глянул вопросительно. Артем заорал ему на ухо:
— Слышь, Вентус, скажи, куда мы едем? Ты ж в штабе постоянно тусуешся, знаешь все.
— Под Алхан-Юрт.
— Это понятно. А чего там? Чего Ситников-то говорит?
— Чехи там. Басаев. Из Грозного по руслу реки ушли, человек шестьсот, в Алхан-Юрте на вэвэшников наткнулись. Их там сейчас зажали.
— Тьфу ты, черт, это-то я понял! Ты лучше скажи: мы что, Алхан-Юрт брать будем?
— А черт его знает. Вроде нет пока, в засаду едем. Их вэвэшники брать будут, надавят с той стороны, а они на нас выйдут. Тут мы их и расколбасим.
— Что, одним взводом?
— За нами еще минометка идет, потом там наша пехота уже стоит, девятая рота или «семерка», не помню.
— Да, неслабое джвижение… Похоже, серьезная война там будет.
— Похоже.
Поле, наконец, кончилось. Колея, последний раз извернувшись, выкинула их на трассу.
Бэтэр чихнул, дернулся и, загудев движком, стал набирать обороты. Шины скинули с себя налипшие пуды глины, зашумели по асфальту. Грязевой фонтан прекратился.
Артем достал сухарь, разломил его напополам, протянул Вентусу. Зажевали.
Под колесами бежала федеральная трасса "Кавказ". Та самая, про которую он так часто слышал в новостях на гражданке. Это название — федеральная трасса "Кавказ" — раньше всегда завораживало его. Звучит. Что-то в нем было такое, величественное, как Император Всея Руси. Не просто царь, а Император. Не просто дорога, а — Федеральная Трасса.
Теперь он ездил по ней сам и ничего федерального или величественного в ней не было — обычная провинциальная трехполоска, давно не убираемая и не ремонтируемая, разбитая воронками и заваленная ветками, жалкая, как и все здесь в Чечне.
Слева замелькали разбитые дома Алхан-Юрта. На одном из них, полуразрушенном белом коттедже с минаретовскими башенками по углам, зеленой краской с ошибкой была выведена метровая надпись: "Рузкие — свиньи". Снизу, такими же метровыми буквами, приписка углем — "Хаттаб чмо". Артем стукнул Вентуса в бок, показал на надпись. Заулыбались.
Бэтэр скинул скорость, вновь свернул на проселок и, пробравшись через огромную лужу, остановился около стоявшей на её берегу бытовки, со всех сторон обложенной мешками с песком. Из торчащей из забитого фанерой окошка трубы шел ленивый домашний дымок. Около кухни толпились солдаты.
Ситников окрикнул солдат, спросил, где их ротный. Те показали на бытовку. Начштаба приказал ждать его на броне и спрыгнул.
Артем встал, размялся, выискивая знакомые лица, начал разглядывать толпу около кухни. Никого не узнал и тоже пошел к бытовке — покурить, потрепаться, послушать последние новости.
Около рукомойника, поблескивая белым телом, с полотенцем через плечо стоял Василий-пэтэвэшник, попинывал пустые бачки из-под воды, валявшиеся в грязи. Лицо его было уныло.
Артем подошел к нему. Поздоровались, приобнялись.
— Ну, чего, Вася, рассказывай, как жизнь молодая.
— Хреново. Снайпер, падла, засел где-то в лесочке, и шмаляет почем зря. А полчаса назад с гранатометов накрыли. Я как раз от кухни шел. Ну, в канавку скатился, так граната, представляешь, в двух шагах от меня в лужу шлепнулась. Всего грязью испачкали, козлы, — Василий обтер голову ладонями, показал испачканные глиной пальцы, — во, видал. На голове хоть картошку сажай. Козлы! И воды нет… — Вася обернулся в сторону кухни, поискал там кого-то, снова пнул пустой бачок. — Где этот Петруша чертов, только за смертью посылать.
Артем улыбнулся. Голый белый Вася с темным, продубленным ветром лицом и руками, словно в перчатки упрятанными в несмываемую грязь, выглядел смешно.
— Ладно, не ругайся. А ты чего, в пехоте, что ли, теперь?
— Да нет, нас «семерке» на усиление придали, мы вон там стоим, — Василий кивнул на недостроенный особняк, метрах в пятидесяти от позиций роты. Из заложенных кирпичом окон торчали ПТУРы противотанкового взвода.
— Ого, неплохо устроились! Мишка с тобой?
— Да ладно, неплохо! Крыши нет, пола нет, одни стены. Мы там палатку внутри поставили, окна забили, но все равно холодно, от кирпича холод идет. И обстрелы задолбали уже, мы ж самые первые от леса, вот и получаем больше всех… Не, Мишки нет, он в ремроте, у него редуктор полетел. А ты чего здесь, ты же во в связи вроде?
— Ага, "во в связи", — передразнил его Артем, — нерусь тамбовская. Я с Ситниковым. — Артем кивнул на БТРы.
— А чего вы здесь?
— На мародерку. Говорят, у вас тут мародерка классная. Особняки, кожаные диваны, абрикосовое варенье.
— Что, серьезно? Вот начальнички гады, нам не разрешают, а самим кожаные диваны подавай! Сволота! Комбат тут как-то поймал двоих — зеркало тащили, так вздрючил их дай бог! Это за зеркало-то! А бриться как?
— Ваших поймал?
— Нет, с пехоты, чумоходы какие-то. Да чего они там набрали-то, зеркало, пару стульев да одеяла. Тут и брать-то уже нечего, все разграблено давно. Даже жратвы никакой не осталось.
— А куда вы ходите-то?
— Вон туда, по трассе левее. Там вэвэшники стоят, вот они живут! У них дома поцелее, только недавно разбили, вот там набрать можно чего. А что ты хотел-то?
— Да одеял, может, пару взял бы. И штаны какие-нибудь, под камуфляж одеть.
— У меня есть, пошли дам.
— Нет, сейчас не могу. Мы с Ситниковым, — Артем опять кивнул на бэтэры, — на болото едем, к вам на подкрепление.
— Зачем?
— А ты что, не в курсе что ли? Ну ты даешь, пехота! У вас тут война во всю началась, чехи в Алхан-Юрте, шестьсот человек, а ты не знаешь ничего! Басаев из Грозного ушел. Их сейчас окружают — пятнашка и вэвэшники, и на нас выдавливать будут. А мы на болоте дырку затыкаем.