— Иди на хрен отсюда, — машет он рукой. — Все равно в танк не влезешь, слишком длинный.
Я ухожу, и пока Елин не остановил меня, ухожу из казармы совсем.
Сажусь на крыльце, закуриваю и смотрю на взлетку. Прокрасться бы к ним в кабину и улететь отсюда на хрен. Или еще лучше перевестись в часть к летунам. Вот у кого лафа. В их казарме одни офицеры и два десятка солдат. Летчики их не бьют, все время подкармливают, а тем работы — лишь заправлять койки да мыть полы.
Впрочем, и мне грех жаловаться, сегодня и у меня везучая ночь. Не избили и не забрали под Шали.
Рыжему и Якунину все же удалось найти деньги. Они сняли с подбитой бэхи ТНВД — топливный насос высокого давления — и продали его Греку. Грек — строитель, он живет в бытовке и штукатурит казармы. Кроме того, он связующее звено между солдатами и внешним рынком, на этой войне он делает свой маленький бизнес. На этой войне все делают свой бизнес.
Грек скупает все подряд, за исключением оружия, и переправляет на волю. ТНВД очень ходовой товар, такие насосы стоят не только на военной технике, но и на обычных дизельных грузовиках. В полку его можно купить за полцены.
Рыжий сдал ТНВД Греку ровно за шестьсот тысяч. Эти деньги он не отдаст Тимохе. После обеда они собираются бежать и подговаривают уйти с ними и Тренчика. Тот сразу соглашается.
Мы стоим в очереди перед столовой и ждем, когда нас запустят. Тренчик рядом со мной, он ничего не рассказывает, но я знаю, что после обеда Якунин с Рыжим ждут его на взлетке. Они ушли из полка еще утром и не появлялись даже на завтрак.
— Тренчик, не бросай меня здесь, — говорю я ему. — Не оставляй меня одного, меня же тут забьют совсем. Слышишь? Мы же остались с тобой вдвоем. Кисель уехал, Вовка уехал, хоть ты меня не бросай, а? Возьмите меня с собой, я побегу с вами, я найду деньги. Не бросайте меня здесь одного, мы должны быть вместе, мы должны стоять друг за друга, иначе нас совсем забьют. Зачем вы убегаете, давайте соберемся и отметелим разведку, ну давай, а?
Я хватаю его за рукав и несу всякую чушь. Я ужасно боюсь остаться здесь один. Сейчас нас бьют пятерых и вместе легче сносить издевательства.
— Самолет сегодня вечером, — говорит Тренчик, вырывая руку. — Ты не успеешь достать деньги.
Тренчик кажется мне невероятным везунчиком. Якунин и Рыжий берут его просто так, он ничего не сделал, ничего не нашарил. Мы все стремимся выбраться из этого полка, а ему это удалось безо всяких усилий. Я не представляю, как я буду теперь один. Витька не в счет, Андрюха — да, он остается, но двое — это слишком мало, к тому же в этом строю его нет, и я чувствую невероятное одиночество.
Якунин и Рыжий сваливают вдвоем. Тренчика они не берут тоже, на троих денег не хватает. Мы остаемся.
Теперь Тимоха трясет деньги с меня и Зюзика. Мы сидим на крыльце, я курю, Зюзик отковыривает веточкой свеженаложенный кафель.
На плацу начинается послеобеденный развод, бьет барабан, дежурный по полку опрашивает заступающих в наряд солдат на знание обязанностей дневального.
— Нам нужно продержаться ещё два дня. Послезавтра Тимоха уезжает в отпуск. Два дня — это чертовски много, если мерить время разбитыми рожами.
— Ну, что будем делать? — спрашивает меня Зюзик.
— Не знаю, — отвечаю я. — Надо что-нибудь продать.
— Что?
— Не знаю.
Продавать нам совершенно нечего, техники у нас нет, оружия тоже. Украсть мы тоже ничего не можем, мы просто не знаем, где можно что-нибудь украсть.
— Не знаю, Зюзик, давай продадим патроны.
— А где мы их возьмем? — спрашивает он. — Наряд у нас только завтра, а Смешной оружейку не откроет.
Оружейка заперта на простой амбарный замок, и ключи хранятся у дежурного по роте. Сегодня это Смешной (мы заступаем в наряд по очереди с разведкой). Он может брать оружие по своему усмотрению — сколько угодно. Боеприпасы никем не контролируются. Патроны просто свалены кучей в углу и никто никогда их не считал. Завтра, когда я заступлю в наряд, мы сможем продать их сколько угодно, но вся беда в том, что деньги надо достать уже завтра к утру.
— Не знаю, — говорю я. — Может, у Сани в бэтэре есть?
Вчера Косолапый Саня заставил меня мыть его бэтэр и под башней я видел спортивную сумку, битком набитую лентами. Саня оставил её лично для себя. Рискованно, конечно, Саня убьет, если узнает, но другого выхода нет.
Мы ждем обеда. Когда разведка проходит в столовую, я залезаю в бэтэр. Сумка стоит под башней, как я её и оставил. Он сразу догадается, кто взял патроны.
Я открываю сумку. Черт! В ней, оказывается, совсем не пулеметные ленты, а снаряды для скорострельной пушки БМП. Они намного больше и особым спросом не пользуются, их некому продавать, бэх у чехов не так уж и много. Все же я беру две штуки на пробу — один разрывной и один зажигательный.
Вечером мы идем в Моздок. Наш полк не огорожен забором и в город можно свалить просто так, прямо из казармы. Солдаты шатаются по степи как попало, словно бродячие собаки, их никто не считает и не сторожит. Ты можешь не появляться в казарме неделями, и тебя никто не хватится. Тебя могут убить, продать в рабство, похитить, и никто не узнает об этом. В этом полку мы вроде как бы сами по себе — начальству не досуг заниматься такой ерундой как солдаты.
Мы ходим по вечерним улицам и всем подряд предлагаем патроны. Наше предложение никого не удивляет, оружие тут продают все. Жители отрицательно качают головами, двое интересуются, что за патроны, но узнав, что от БМП, отказываются. Один пацан лет двенадцати спрашивает нас, можем ли мы достать «мухи», он согласен купить их у нас по миллиону за штуку. Мы договариваемся встретиться с ним послезавтра.
Патроны продать нам так и не удается. Мы стоим на автобусной остановке, город постепенно засыпает, улицы пустеют. Ночью тут никто не ходит, слишком опасно. Разрывной снаряд оттягивает мне карман, я достаю его и швыряю в кусты за остановку.
Зюзик выкидывает туда же и свой зажигательный.
— Ну, что будем делать? — спрашиваю я его.
— Не знаю.
Возвращаться в казарму без денег мы не собираемся. Мы готовы простоять на этой остановке хоть двое суток, пока Тимоха не уедет, но не вернемся. Все равно он сегодня не даст нам спать и снова погонит за деньгами. Чем ближе к отпуску, тем злее он становится и ревностнее следит за нашими поисками.
На вокзале трогается поезд. Это пассажирский, он отправляется не в Чечню, а в сторону дома, на север.
Мы переходим дорогу и уходим во дворы. Шляемся просто так, без определенных планов. В одном из дворов стоит одинокая машина. В ней установлена магнитола.
У меня моментально созревает план.
— Слышь, Зюзик, давай на фишку, — говорю я ему.
— А ты что будешь делать?
— Ничего. Давай на фишку.
Зюзик отбегает к углу дома. Я поднимаю с земли камень и кидаю его в боковое стекло. На мгновение оно покрывается трещинками, словно паутина, затем с треском проваливается внутрь. Я быстро просовываю руку внутрь, открываю дверь и залезаю в машину. Я понятия не имею, как воруют магнитолы, я вообще ни разу в жизни ничего ещё не воровал, но действую быстро и уверенно, словно всю жизнь промышлял грабежом.
— Динамики, динамики возьми, — шепотом кричит мне Зюзик от угла.
Я с мясом вырываю и динамики. Хватаем ворованное и бежим через дорогу во дворы.
— Это же кража, — говорит Зюзик, тяжело дыша в одном из подъездов, куда мы забегаем, чтобы рассовать по карманом награбленное. — Если нас поймают, то посадят.
— Ага, — говорю я. — И в угол поставят.
Я прячу магнитолу за пазуху, он берет динамики и мы идем дальше. За эту ночь мы грабим ещё три машины. По моим подсчетам, должно хватить.
Сегодня Тимоха не скинул меня ногой с кровати, как обычно, а потряс за плечо.
— Давай, иди, открывай оружейку.
— Тимоха, у меня нет денег, — сказал я спросонья. В эту ночь я спал часа полтора, не больше. — Я достану завтра, я принесу, честно.