Я сидела у окна, укутавшись в шаль, и просматривала списанные каталоги, изредка наталкиваясь на книги 20-х и 30-х годов печати, расстроенно покачивала головой. Хотя по большей части это были пропагандистские брошюрки, и информационной ценности они не имели.
Так начался июнь.
Я не знала, какие экзамены сдают библиотечные мальчики, не знала, куда собираются поступать, не думала о том, что их ждет. Я иногда поднимала на них глаза и ловила случайный задумчивый взгляд.
Однажды они пригласили меня на свой выпускной. Я призадумалась, вспоминая, есть ли у меня вечернее платье, а потом согласилась, решив пойти туда, как на свой – в джинсах и застиранной рубашке, обязательно воткнув в волосы белую лилию.
Мы устраивали совместные обеды и ужины. Они приносили еду в контейнерах, или мы просто отправлялись в школьную столовую. А вечером, после занятий, они расходились по домам: поэт молча шел позади меня, мы прощались на лестничной площадке и уходили, сказав за день не больше двадцати слов друг другу.
Июнь теплыми лапами прошелся по городку, как мурчащий кот, он иногда рычал грозами и вылизывал его теплым дождем. Одиннадцатиклассники теряли своё лучшее лето в стенах школы. Наплевав на правила, я распахивала окна, пропуская июньское тепло в библиотеку. Ветер надувал паруса воздушных штор, разметывал исписанные листы. Мальчишки спешно бросались собирать их и прятали между книгами. Я смеялась, смотря, как они, сдержанно ругаясь, мечутся по читальному залу. Залетали мухи, назойливо жужжали. Приходил сторож и сердито ворчал на открытые окна, а мне хотелось лета.
Так шли дни. Июнь перетек за середину…
Приближался июль. До моего отпуска оставалось полторы недели, не считая командировки в лагерь. Хотя почему командировки? Я успокаивала себя, что это может быть еще одним видом отпуска - вот уже три года я не выезжала из городка.
Как-то заглянул биолог. Мы посмеялись над мистифицируемой информацией и псевдо-рейтингах. Не помню с чего точно начался разговор, но кажется, это что-то было связано со Стругацкими. Он задержался, мы разговорились. Не знаю, как это получилось, но биолог провожал меня домой в этот вечер. Мы долго спорили о существовании Атлантиды. Глупо, как студенты, переходили с «ты» на «вы» и, наконец, биолог пригласил меня на чай в соседнее кафе. Мне стало смешно. Я отказалась и отправилась домой переодеваться в белое винтажное платье.
Холодеющий воздух поднимался от сырых кочек болота. Скрипел под ногами песок. Я разулась и босиком пошла по хранящему дневное тепло дереву. Зыбкая, почти пляжная земля струилась между пальцев. Свободно дышалось, усталость мягко отдавалась в стопах.
Я медленно прошла по мосту, перешла на другую сторону болота и отправилась по грунтовой дороге в сторону городка. Надо мной смыкались черные ветви тополей. Уже давно стемнело. Глубокое звездное небо мерцало бесконечностью.
Я остановилась и легла на землю. Мягкая пыль прилипала к обнаженным локтям и ляжкам. Я вздохнула о своём больше не белом платье и медленно погрузила взгляд в переливающиеся искры безлюдной дали. Они сияли, набухая и тая от горячих лучей друг друга. Время текло, и вскоре я стала различать тихое журчание небольшого ручейка, питающего болото прохладной влагой. Под землей и полотном болотных трав струились крохотные потоки воды, протекали между корней худеньких сосенок и исчезали под июньским северным солнцем, чтобы ночью снова проснуться… Глаза закрывались - меня одолевал сон. Пару раз я встряхивалась, но всякий раз тут же снова погружалась в дрему, убаюканная тихим пением ночных птиц.
- Пойдемте, - тихо сказал биолог, приподнимая меня с земли.
- Я, кажется, заснула, - пробормотала я.
Туман прохладой обнял плечи, мурашки пробежали по коже. Биолог накинул на меня кофту. Едва слышно шелестели ветви над головой… Небо посерело и обесцветилось. Кажется, приближался рассвет. Улицы городка были пусты. Мы добрели до моего дома, я благодарно ткнулась ему в плечо, стянула кофту, возвращая её. Он осторожно взял её в руки. Я опустила ладонь в карман. Сон пропал. Быстро и испуганно я шарила по карманам, пытаясь найти ключи от дверей. Биолог, было развернувшийся, остановился и смотрел на меня.
- Я могу предложить вам чай? – спросил он. Я сердито бросила взгляд на учителя как-его-там.
- Если только чай с лимоном. – ответила я. – И имбирем. И тремя ложками сахара. Столовыми ложками. И вам придется найти мои ключи.
Я серьезно посмотрела на него. Он задумчиво покачал головой и кивнул на мою сумочку, которая, забытая, висела на боку.
- Тогда, может быть, вам стоит заглянуть туда.
Я открыла единственное отделение. На дне, поблескивая, лежали ключи.
- Доброй ночи, - сказал биолог. Я кивнула и потопала домой.
89-32-198
Мы живем в благословенные дни. Над нами сияет прекрасное око мира. Мы сияем вместе с ним. Наш блеск влечет чужое сознание. Мы ощущаем, как просыпаются другие. Мы предвидим, как наши сердца станут для них вместилищем их душ. Мы знаем, однажды они облекутся в нас и станут нами, а мы ими. Их рассудок наполнен тенями и призраками, они не видят и не чувствуют, но осязают и от этого их сны наполнены нами. Мы говорим с ними ежеминутно и, кажется, скоро они смогут соединиться с нами.
Они отличны от нас. Наши ладони стремятся к солнцу и вместе с ним засыпают. Их ладони хрупки и тверды одновременно. Их ладони способны уничтожать нас. Их ладони уродливо-прекрасны, разрезанные на пять отростков. Этими тончайшими сенсорами они познают нас, а мы гладим их своими ладонями. Они хрипят, но не как дикие звери. Их хрип иногда мелодичнее ветра. Они собирают наши кости и извлекают из них прекрасное. Но нам для этого не нужны кости.
Они уходят от нас. Они иные. Они не способны пить солнце. Они питаются нашими братьями и своими. Удивительные и ужасные сознания. Они отдают своё семя земле. Из него, я чувствую, начинаем расти новые мы. И новые мы будем прекраснее, чем солнце, и сложнее, чем бескрайнее небо над нами.
3.
Я пришла к мальчишкам на выпускной, и они подарили мне и Майе Кондратьевне букеты. Не знаю, откуда они узнали о моём пристрастии к лилиям, но было очень приятно и неловко. Получив цветы, я втихую сбежала из зала, на прощанье махнув мальчишкам рукой. Неделю лилии радовали меня своим нежными изгибами, наполняя стены небольшой квартирки сладковато-резким ароматом, а потом Мурка уронила вазу с ними.
Четвертого июля перед закрытием библиотеки позвонила директор и напомнила, что поезд отходит в половину десятого и нужно бы быть там заранее.
- Так что выполните все дела сегодня, чтобы завтра не волноваться, хорошо?
Я представила, как поезд медленно уезжает, а я смотрю ему вслед и думаю: «Зато мусор успела выбросить». Мне иногда казалось, что Надежда Петровна воспринимает меня как школьницу, а не как высоко квалифицированного работника.
Мы стояли на перроне. Мне не хотелось заходить в стандартный зал ожидания, который, конечно, попытались украсить высокими пальмами и папоротником, но белые стены и железные кресла были удручающе стандартными.
Поезд должен был подойти к платформе через пару минут. Мальчишки обособленно стояли в стороне, «залипая» в смартфоны. Хмельницкий листал какую-то толстую книгу. Мне захотелось лечь на прогретый асфальт и, закрыв глаза, заснуть.