Алхимаг замолк, глядя в стену. Похоже, его обуревали какие-то мысли. Они отвлекли его от разговора.
Я же переваривал услышанное. Итак, мне досталось искусственное, но вполне приличное, даже совершенное тело. Сообщения, которые иногда всплывали перед глазами, очевидно, порождались арматориумом. Он же мог переводить с одного языка на другой. На любой местный язык, судя по всему — стоило лишь выбрать требуемый. Это было круто!
Но имелся побочный эффект, так сказать. Я не мог иметь детей. Не то чтобы хотел этого или даже просто задумывался об этом прежде. Но я понимал, что однажды вырасту и, наверное, женюсь. А люди в браке заводят детей. Конечно, иногда им приходится брать приёмных…
Ха! Я ведь и сам был ещё утром детдомовцем! Вспомнились остальные, с кем меня связывали пусть не лучшие, но всё же дни, месяцы и годы. Что с ними стало? Наверняка погибли. Перед смертью я успел понять, что произошёл невероятной силы взрыв. Скорее всего, огонь добрался до газопровода. Я подумал об Аделине Сергеевне. Адель. У неё-то была жизнь за пределами приюта. Мне стало немного жаль воспитательницу. Она не была красоткой, в отличие от Елены Мартыновой, но что-то милое в ней было.
А может, она тоже попала в иной мир? И все, кто сгорел в пожаре? Вдруг они оказались здесь, вместе со мной? Но я тут же понял, что нет. Я и сам возродился лишь потому, что придворный чародей в этот момент ловил отлетевшую душу своего сына и ошибся.
Николай, должно быть, заметил, что я задумался, и решил приободрить, хоть я в этом нисколько не нуждался, — потрепал по волосам.
— Крепись! — сказал он. — Ты воин, а всё, что случается на пути воина, служит лишь испытанием, после которого тот становится сильнее. Трудности закаляют.
Бла-бла-бла… Пустой трёп, годный лишь для тех, кого постоянно преследуют неудачи. Слабое утешение слабаков. Такой вот каламбур.
Николай поднялся, но я схватил его за полу пиджака. Это был и порыв, и осознанное желание одновременно.
— Что? — застыл алхимаг.
Он чуть нахмурился, словно опасаясь, что я кинусь к нему, рассчитывая найти утешение. Наверное, это унизило бы меня как будущего воина и ученика, вставшего на первую ступень развития. Но Николай напрягся напрасно. Я не нуждался ни в чьих утешениях. Я вообще не знал, что это такое, потому что никто никогда не утешал меня. А если бы попытался, я рассмеялся бы ему в лицо.
Выпустив пиджак, я быстро нацарапал на листке просьбу и протянул алхимагу. Тот прочитал, нахмурился, покачал головой, но затем взглянул на меня и тяжело вздохнул.
— Хорошо, я покажу тебе, как делают гомункулов. Но никто не должен узнать об этом.
Я с готовностью кивнул. Уже было ясно, что моя дальнейшая жизнь будет неразрывно связана с тайной. Со множеством тайн.
А ещё, взглянув в обращённые на себя карие глаза алхимага, я впервые задумался: что сделает Николай, если узнает, что тот, кого он принимает за сына — пришелец из иного мира?
В сердце слегка кольнуло беспокойство. В тёплом заботливом взгляде часто мелькали и холод, и железо — наверняка придворный чародей умел быть беспощадным, иначе как бы он достиг такого высокого положения в мире, где столь ценилось умение убивать?
— Идём! — кивнул Николай и тут же широким шагом направился к двери. — У нас есть немного времени, пока не начали накрывать на стол, а твоя мать принимает ванну. Покончим с этим сегодня! — добавил он тише, словно обращаясь уже к самому себе.
Алхимаг вышел из комнаты, и я поспешил за ним. Знания, главная драгоценность этого мира, начинали открываться мне!
Николай отвёл меня к башне, находившейся в южной части дома. Она возвышалась над крышей на восемь метров, заканчиваясь длинным шпилем. Ни единого окна не было в этом «донжоне».