Перед массивной дверью, покрытой изображением шести переплетённых крыльев, алхимаг задержался.
— Нужно снять Печать Херува, — сказал он, прикладывая ладонь к металлической поверхности барельефа. — Это самая мощная охранная техника из возможных.
Его рука засветилась, от неё по двери побежали змеящиеся молнии, и на крыльях вдруг один за другим начали открываться ярко-голубые глаза! Их было не меньше тридцати, и все они пристально уставились на Николая. Он прикрыл глаза, что-то прошептал, и его лицо начало покрываться причудливо переплетёнными в сложный узор символами. Некоторые мерцали, другие — светились ровно.
В смотрящих на алхимага глазах побежали, сменяя друг друга, цифры. А затем все три десятка зенок разом вспыхнули и закрылись, слившись с металлической поверхностью двери.
Тонкое голубое поле частично исчезло, освободив проход в святая святых придворного чародея.
Лицо алхимага приобрело прежний вид. Руке перестала светиться.
— Теперь можем войти, — сказал Николай, толкнув тяжёлые створки.
Как только мы оказались в башне, открывшаяся для нас брешь в защитном поле затянулась.
— Ты здесь ещё не был, — сказал через плечо алхимаг. — Вся эта часть дома защищена магическим полем. Только что мы оказались по его другую сторону. Сюда извне не проникают ни звуки, ни свет, ни даже воздух. Всё это можно превратить в проводники энергии, а значит, практикующий будет способен попасть в башню. Не сам, разумеется, — только его магия. Но для человека, имеющего злой умысел, этого достаточно. Всегда нужно оберегать свои изыскания. Тем более, если они важны для всего протектората.
Я поднимался вслед за ним по витой лестнице. Дышалось свободно, мышцы не знали усталости, сердце билось ровно. Мне досталось поистине замечательное тело! Какого нет ни у одного человека. Конечно, это не божественная плоть бессмертных, но по ощущениям очень даже похоже.
То и дело попадались двери.
— Это лаборатории, — пояснил Николай, проходя мимо очередной. — Мы идём в ту, где я делаю гомункулов. Слышишь?
Сосредоточившись, я понял, что до нас доносится приглушённый лай. Заметив, что я понял, что он имел в виду, Николай слегка улыбнулся и кивнул.
— Да, это псы. Те, души которых служат для создания гомункулов. Самые обычные и породистые — это не имеет значения. Мне поставляют их из питомников.
До изгнания у меня были собаки — Ставр и Гавр. Огромные свирепые псы, сторожащие врата в Нижний мир. Интересно, нашли они общий язык с моим преемником, приняли его власть над собой? Сомневаюсь. Больно уж оба были своенравны. Даже мне не сразу удалось приручить их.
Мы поднялись ещё на пару десятков ступеней и остановились перед очередной дверью. Её, как и остальные, покрывали начертанные белой краской символы.
— Готов увидеть место… своего рождения? — серьёзно спросил Николай и, не дожидаясь ответа, отворил. — Прошу! Только ничего не трогать! — добавил он поспешно.
Я переступил порог, оказавшись в полутёмной комнате с одной закруглённой стеной и двумя обычными. В сечении она напоминала отрезанный кусок сыра. Или пиццы.
Раздался щелчок. Это Николай поднял небольшой рубильник, закреплённый на стене. Тотчас помещение залил абсолютно белый ровный свет.
— Сюда! — схватив меня за руку, алхимаг потащил меня между нагромождениями банок, металлических цилиндров, ящиков, коробок и невообразимо сложных, разнообразных и прекрасных, с моей точки зрения, приборов. — Вот! — Николай затормозил только перед огромным, вертикально поставленным стеклянным цилиндром, закрытым сверху и снизу стальными «крышками».
От широкого постамента тянулись провода и шланги, исчезавшие за столами, на которых громоздились склянки и ворохи свитков, возвышались стопки толстых потрепанных фолиантов. Вокруг стекла плавали в воздухе светящиеся формулы и символы. Все они были соединены множеством тонких линий, образуя единую систему. А внутри цилиндра… находилось то, что безраздельно завладело моим вниманием, намертво приковав к себе взгляд.
— Это и есть биомасса, — сказал Николай. — А ёмкость — чан, где она под влиянием реактивов и направленных потоков энергии постепенно превращается в гомункула. Примерно через три дня из того, что ты видишь, получится человеческое тело. Такое же, как твоё. Из него я сделаю пажа, которого ждёт Его Светлость. Этот сгусток клеток я разморозил и положил в чан перед выездом во дворец. Как видишь, он уже подрос. Правда, узнать в нём будущего гомункула пока невозможно. Это потому что человеческое дитя проходит стадии развития эмбриона, а гомункул выстраивается из клеток, словно конструктор — из кубиков. Никому не известно, в каком порядке невидимый архитектор начнёт их соединять. Поэтому порой в этом чане появляется нечто поистине жуткое.