Воспитатели погнали детей в игровую комнату, решив спрятаться там от дыма.
— Заткнём все щели и дождёмся пожарных! — дрожащим голосом говорила Аделина Сергеевна, безуспешно пытаясь пересчитать мелькавших вокруг, охваченных ужасом смерти воспитанников.
Огонь уже поднялся по лестнице и лизал потолок второго этажа, покрывая копотью побелку. Плавилась двустворчатая дверь, источая нестерпимую вонь: горел, мгновенно чернея, пластик.
Я вспомнил, что эти пары ядовиты. Со всех сторон грозила смерть. А ведь в родном мире я встречал умерших у Чёрных врат подземного царства. Выполнял важную, по мнению отца, функцию. Теперь, наверное, это поручили брату. Не уверен, что он обрадовался. Управлять мёртвыми — так себе развлечение. Может, поэтому я и искал другие.
Но мне, если даже умру, в нижний мир не попасть. Я перерожусь, минуя очищающее и стирающее память пламя. Потому что на богов оно не действует.
Пламя, жар, дым, угарный газ, отравляющие продукты горения — факторы, угрожающие при пожаре, всплывали в голове один за другим.
И вдруг меня осенило! Я понял, где можно найти воздух — не очень свежий, зато спасительный.
Прижав к лицу подол футболки, я начал протискиваться к возвышавшейся над детскими головами Аделине Сергеевне. Схватить, потащить, показать! Это всё, что я мог в благодарность за то, что указала мне четвёртый путь. Проклятье, почему я не говорю⁈ У меня есть язык, который двигается во время еды. Им можно коснуться зубов или нёба. Но звуки не рождались во рту — папаша наложил на него невидимую печать.
Адель исчезла в игровой, а воспитанники образовали в дверях такую плотную пробку, что я оставил попытки протиснуться. Вместо этого начал выбираться назад. Это оказалось нелегко, но мне удалось вырваться из рыдающей, кашляющей, полуослепшей из-за слёз и дыма толпы.
Стараясь не дышать отравляющей жаркой смесью, в которую превратилась окружающая атмосфера, я кинулся мимо лезущего с лестниц огня в душевую. Там тоже было полно дыма, проникшего через распахнутую дверь.
Как учили на лекциях, я быстро открутил от ближайшего смесителя шланг, снял с него лейку и зашёл в туалет. В душевой имелась одна кабинка — на случай, если кому припрёт во время мытья. «Чтоб не ссали, суки, на пол!» — говорила Юлия Борисовна, строго и брезгливо глядя на «ужасных детей» исподлобья.
Просунув один конец шланга в воду, я начал проталкивать его, преодолевая изгибы унитаза. Прижав губы к отверстию, дунул изо всех сил, чтобы очистить шланг от набравшейся воды.
Во мне вдруг проснулась жажда жизни. Не знаю, может, мне просто хотелось доказать себе, что отцу не удалось лишить меня сил, даже отняв надежду. Эта моя упёртость, кажется, всегда его больше всего и раздражала.
Что бы ни происходило, надо прикладывать усилия, чтобы выжить! Думать, действовать и не бояться. А если даже и бояться — всё равно думать и действовать! Основная причина гибели во время чрезвычайных ситуаций — паника. Так утверждала Адель.
Я осторожно втянул через шланг воздух. Какой же он мерзкий! Гнилостная вонь заполнила рот и лёгкие, едва не вызвав рвоту. Но она дала телу необходимый кислород. Даже в голове, как ни странно, прояснилось. Сев на пол, я дышал, стараясь делать это не слишком часто.
Через открытую дверь был виден дым, заполнявший душевую. Он становился всё гуще. Щипало глаза, так что, в конце концов, их пришлось закрыть. А спустя несколько минут я услышал треск огня: пламя добралось до меня! Оно проникло в душевую, распространяя губительный жар.
Почему не доносится с улицы вой пожарных сирен? Разве не должны машины прибывать на место происшествия в течение нескольких минут⁈ Или гудение пламени всё заглушает?
Я покрылся потом и сидел, зажмурившись: едкий дым и температура воздуха не позволяли открыть глаза даже на мгновение. Да и на что было смотреть? Всё заволок густой чёрный дым, в котором мелькали багровые всполохи и отсветы.
Когда стало совсем жарко, я сжался в комок и стал дышать чаще, но это не помогало: тлели волосы на голове, дымилась пропитавшаяся потом одежда, горела кожа. Жёг даже нагревшийся, как плита, кафель, на котором я сидел.
Проклятье, кажется, выжить не получится. И придётся всё начинать сначала… Во мне всколыхнулась злость, которую я хранил с того самого мига, как Род отправил меня сюда.
А потом огонь осторожно лизнул ступни, и боль стала нестерпимой. Когда осмелевшее пламя коснулось колен, я открыл рот, но не издал ни звука. Мой вопль был беззвучен.