Значит, придётся думать.
Еремей встретил меня доброй новостью: в новостях озвучили официальный вердикт Департамента по надзору: с князя Ярослава Мартынова сняты все обвинения. Диктор принесла мне с экрана соболезнования по поводу утраты родителей.
— И вот это прислали с курьером, пока вас не было, господин, — камердинер протянул плотный конверт из голубой бумаги, запечатанный оттиском Департамента. Сломав красный сургуч, я достал подписанный и заверенный документ, удостоверяющий, что я больше не нахожусь в имперском розыске. Хоть на стенку вешай в рамочке, честное слово.
— Спасибо, старик, — сказал я, убирая бумагу обратно. — Спрячу в кабинете. Ко мне скоро придут гости. Одноклассники. Передай Бонифацию, что у него есть возможность показать себя.
— Да, Ваша Светлость, непременно. Сколько будет человек?
— Вместе со мной — пятеро. Как продвигается найм персонала?
— Весьма успешно, Ваша Светлость. У нас уже есть посудомойка, лакей и горничная.
— Отлично. Пойду к себе. Переоденусь к ужину. Позови, когда прибудут гости.
— Да, господин.
По пути я заглянул в кабинет — оставил в столе конверт из Департамента. Пройдёт совсем немного времени, и все буду в курсе, что я вернулся. Хорошо это или плохо — пока неясно. Но главное — я могу отправить запрос в Менториум на восстановление.
Этим я и занялся у себя, напечатав в редакторе и выслав на адрес электронной почты директората письмо, в котором указал причины отсутствия, а также приложил фотоснимок выданного Департаментом документа. Чтобы всё было официально. Осталось только дождаться ответа и надеяться, что он окажется положительным. И что меня вернут в класс, где я учился до этого.
Особняк на Заячьем острове был окружён чугунной оградой без гербов, зато по верху торчали витки колючей проволоки, а вдоль периметра расхаживали покрытые бронёй охранники с здоровенными монстрами на цепях. В левой руке они держали мощные электрические стрекала — на случай, если придётся усмирять косматых чудовищ с похожими на крокодильи пастями и длинными чешуйчатыми хвостами. Чуть дальше, ближе к трёхэтажному дому из красного кирпича виднелись экзоскелеты «Ратибор», а среди клумб угадывались купола, скрывавшие автоматические пушки.
Евгения Шмидт была здесь не впервые. Пару раз ей уже приходилось навещать господина — а вернее, профессора, — Образцова для того, чтобы выполнить поручения отца. Глава семейства не вникал, какими средствами пользуется дочь. Ему был важен только результат. И всё же, девушка не стала бы обращаться к скандально известному в научных кругах химерологу, если бы не особые обстоятельства.
Охрана впустила её кортеж, и машины покатили по гравию к крыльцу, украшенному изваяниями горгулий, копировавших монстров знаменитого Парижского собора.
Когда автомобили остановились, и один из телохранителей открыл Евгении дверь, она прихватила лежавший рядом с ней на сиденье кейс и направилась по широким ступенькам вверх, где уже дожидался старый, согнутый годами дворецкий в засаленной малиновой ливрее и слегка сдвинутом набок порыжевшем от времени парике. Пахло от слуги лекарствами и возрастом.
— Госпожа Шмидт, — прошамкал он, придерживая дверь и одновременно отвешивая едва заметный поклон. — Добро пожаловать. Профессор примет вас в оранжерее. Прошу за мной.
И они медленно двинулись через пустынные залы и коридоры особняка, пока не дошли до лифта. Старик нажал слегка дрожащим пальцем на кнопку вызова, достал большой клетчатый платок и вытер морщинистое лицо. Скомкав, убрал кусок ткани в карман и тяжело вздохнул.
Двери открылись, и они ступили в скудно освещённую кабину.
Лифт поднял их на третий этаж, где располагалась большая оранжерея. Профессор Образцов стоял между рядами орхидей с ножницами в руке и примеривался к одному из растений, решая, какой листок отрезать. Обернувшись на звук приближающихся шагов, он щёлкнул инструментом, положил его рядом с горшком, стянул оранжевую резиновую перчатку и двинулся навстречу гостье.
— Дорогая госпожа Шмидт, — проговорил он с лёгким пришепетыванием. Лицо его при этом задвигалось, словно по нему пропустили ток. — Давно не виделись. Это мне? — он указал на кейс, который девушка держала в руке.
Евгения положила ношу на свободное место между банками с удобрениями и пестицидами.
— Вам, профессор. Можете взглянуть.
— С удовольствием, моя дорогая, — щёлкнув замками, химеролог поднял крышку, вытащил толстую пачку банкнот, хмыкнул и бросил её обратно. — Даже на глаз нетрудно заметить, что этого мало. Как это понимать, сударыня?
— Князь Мартынов всего лишь никому не нужный малец, — пожала плечами Евгения, стараясь не встречаться взглядом с собеседником, чьи голубые глаза смотрели на неё с холодным интересом кобры. — Я решила, что он не стоит обычной цены. Вы не согласны?
— Позвольте заметить, моя дорогая, что вы изъявили желание использовать дархана. Я беру деньги не за того, кого вы хотите убить, а за средство, которое вы выбираете для этого. Дархан стоит шестьсот тысяч. А кого он прикончит, меня не касается.
— Хорошо, — проговорила Евгения. — Остальное получите после того, как работа будет сделана.
— Это против правил. Вы сами знаете. Но раз уж вы постоянный клиент, так и быть, сделаю на этот раз исключение.
— Благодарю, профессор. Вы очень любезны.
— Так и есть, дорогая сударыня.
— Три дня? — помолчав, уточнила Евгения.
— Максимум. Как договаривались.
— В таком случае не стану отнимать у вас время. Всего доброго.
— Матвей вас проводит.
Девушка испытала невольное облегчение, когда двери лифта закрылись за ней и старым слугой. Она не знала, почему химеролог производит на неё при каждой встрече отталкивающее впечатление, но была рада, что визит оказался коротким. А вообще — главное, чтобы его тварь сделала своё дело. И тогда отец успокоится.
Оставшись один, профессор постоял немного, глядя на закрытый кейс, затем быстро прошёл через оранжерею, открыл дверь другого лифта, ступил в кабину и нажал кнопку минус первого этажа. Спустившись в подвал, он щёлкнул выключателем и двинулся к одному из металлических люков, устроенных в каменном полу.
— Карл, — проговорил он негромко.
Звук голоса эхом разнёсся под сводами подвала.
На плече химеролога возникла крупная ящерица, покрытая оранжевыми и чёрными пятнами.
— Давай сюда, — сказал профессор.
Чур открыл пасть и высунул длинный тонкий язык, которым держал спутанный клочок тёмных волос.
— Это точно его? — спросил Образцов, забирая его вынутым из кармана пинцетом.
— Он живёт один, хозяин, — отозвался фамильяр. — Ошибки быть не может. Я наведался в его ванную и…
— Ладно, исчезни, — отмахнулся химеролог.
Когда он присел на корточки, то просунул клочок волос в маленькое отверстие, проделанное в крышке люка. Затем кончик его указательного пальца загорелся ровным зелёным светом. Химеролог принялся уверенно чертить на люке сложный символ. Элементов в рисунке было так много, что это заняло минут шесть, если не больше. Затем профессор начал что-то нашёптывать. Время от времени к его монотонному голосу примешивались плещущие звуки — словно внизу, под полом, в воде обитало некое существо.
Наконец, Образцов встал и направился к стене, где открыл металлический шкаф, скрывавший два ряда рубильников — столько же, сколько было в полу подвала люков. Выбрав один, он резко опустил его, и подземелье тотчас наполнилось скрежетом старого механизма.