Запах!
Я резко открыла глаза и рывком поднялась на ноги.
Пусть я не оборотень, не орберийская овчарка и не знаменитый буренавский волкодав, но запах, который шаловливый ветерок волею Судьбы принёс мне в ноздри, был настолько знакомым, что сомнений не оставалось. Я ринулась на поиски источника аромата.
Форсировала парочку выступов, преодолела ручеёк, перепрыгнула овражек и мелкую пропасть, прорвалась сквозь заросли, потеряв счёт расстоянию, и, наконец, настигла искомое.
Поправив топорище, чтобы не цеплялось за длинные плети колючей ежевики, я осторожненько подобралась к своей добыче и, боевым гномьим воплем подстёгивая усталые ноги, стремительно выскочила на полянку и схватила объект.
«Он» оказался мелким чернявым пареньком одетый просто и без изысков — темная распахнутая по жаркому времени куртка, белоснежная рубаха, темные штаны и удобные сапожки. Из всей его внешности заслуживает упоминания только лицо — одновременно вдохновенное и испуганное, — такое бывает у людей, когда они впервые в жизни берутся забить гвоздь молотком и попадают куда угодно, кроме гвоздя и нужной стены; — да еще выразительные огромные глазищи. Такие большие, со зрачком в половину картофелины, глаза частенько бывают у потомков эльфов. Поэтому, сознаюсь, первое впечатление от паренька у меня сложилось не самое благоприятное.
При виде меня, вылезающей из ежевики, паренёк подавился окурком, скривился, зашёлся в кашле, и произнёс несколько слов, привести которые в объяснительной записке не могу, так как не знаю их правильного написания.
И тут я его узнала.
— Я тебя знаю! — вскричала я, подскочила ближе и покрепче вцепилась в конечность парня. — Ты мне должен!
— Тебе тоже? — печально переспросил паренёк и печально улыбнулся. Выражение на его лице было такое умилительное, такое замечательное… Но гномы клана Кордсдейл никогда не теряют важной сюжетной линии разговора!
— Должен, должен! С процентами за двадцать четыре года!
— Гм-м… — удивился паренёк. Сморгнул пару раз и даже, кажется, частично протрезвел. — Мадам, а вы меня ни с кем не перепутали? Двадцать четыре года назад мне было десять лет, я был милым ребенком, кушал на завтрак манную кашу, никого не трогал, а про «Короля и Звездочета» только краем уха слышал, даже правил не знал…
— «Милым»? «Милым»?!!! «Никого не трогал»!! Он, видите ли, был милым ребенком!!! — разозлилась я. На гномов вообще губительно действует голодание. — Как уговаривать меня сделать подкоп под кондитерскую, так он не ребенок, а как о долге вспомнить, так — сразу в ежевику, и травку покуривать?!! — Я примеривалась, как бы врезать этому мелкому пакостнику, но дым от съеденного косячка был таким плотным, что координация движений частично покинула меня.
— Подкоп под кондитерскую? — принялся припоминать паренек — хотя какой он паренек? путем элементарных арифметических вычислений выходило, что ему тридцать четыре года. Не, ну точно — потомок эльфов! На одну восьмую или даже на четверть! Только эльфы могут лет до ста выглядеть как едва начавшие бриться человеческие подростки!
То ли дело — гномы. К сорока годам у всех, даже самых мелких, подбородок покрывается приятной мягкой порослью. Поскорей бы уж и мне повзрослеть…
Но это рассуждение совершенно не относится к делу.
Итак, случайно встретившийся нам в Илюмских горах чернявый престарелый паренек оказался моим старым знакомым с тех самых пор, когда наша семья жила в королевстве Иберра. Среди иберрцев, знаете ли, много потомков эльфов. Они южный климат любят, там их эльфийские сады пышнее цветут.
То есть цвели триста лет назад.
Но в любом случае речь не о причинах, по которым эльфы отправились на поиски нового, лучшего мира, а о срыве научно-исследовательского сапиенсологического эксперимента, поэтому продолжаю.
Я уперла руки в пояс и сурово напомнила обстоятельства нашей предыдущей встречи.
— Да, в Аль-Миридо. В трех кварталах от королевского дворца. Двадцать четыре года назад. «Давай сделаем ма-аленький подкоп, — процитировала я, — ведь ты же гномка, тебе докопать до соседнего подвала ничего не стоит!»
— Что-то такое, может быть, и было…
Тут, наконец, меня догнала мэтресса Далия.
— Напа! Где ты? — раздался ее голос из кустов.
— Напа! — осенило четверть-эльфийца. — Как же я мог сразу тебя не узнать! Напа! — он обрадовался, попытался меня обнять, наткнулся на топор, и как-то странно стал его рассматривать.
— Что это у тебя с головой, Напа?
— Черепномозговая. Специальной закалки, фигурной заточки, — замогильным голосом прокомментировала Далия, появляясь из кустов.
— Не отвлекаться! — рявкнула я. Может быть, я немного забылась, и мне не следовало повышать голос на человека старшего учёного звания, но я заботилась об общих интересах. — Во-первых, ты должен мне половину добычи, а именно — черничный пирог, два торта со взбитыми сливками, четыре коробки с цукатами, банку мёда, девять фунтов — и не каких-нибудь пелаверинских, а полновесных гномьих! — заварных пирожных и профитроли в сиропе. А во-вторых, с тебя проценты из расчёта десяти годовых. А в-третьих, моральная компенсация за порку, которую мне устроили мой и твой папы! Которая тоже облагается процентами — из расчета пятидесяти годовых!
— Мой папа? — удивился иберрец. Какой-то он, право слово, тормозной на голову. А еще на мою удивленно косится. — Он в жизни не поднимет руку на женщину. Ну, конечно, если та сама попросит…
Мэтресса Далия, которой дымок ежевичной полянки доходил только до бюста, а потому пока что не затрагивал головной мозг, решительно выступила вперед, подошла к пойманному иберрцу, душевно вцепилась в его субтильное плечо и нежно перевела разговор в конструктивное русло.
— Не будем отвлекаться на мелочи, добрый человек. Мы, смиренные исследовательницы, исходя из гуманных соображений, проводили небольшой эксперимент на природе. А потом нас какие-то козлы, чтоб им [опять слова, которые я не знаю, как пишутся. Умеет мэтресса Далия кратко формулировать мысль! Ох, умеет!], пытались ограбить. А вон она, — кивнула Далия на меня, — упала и ушибла голову, потому как ловила гоблинов голыми руками.
— А чего их ловить? Пусть кувыркаются… — всмотрелась я в стайку, которая с самого полудня не отставала от меня. Кажется, плешивые бестолочи начали выдыхаться, вращения у них замедлились, радужная оболочка сбавила ослепительность сияния…
— Да уж, пусть кувыркаются, — поспешно согласилась Далия, — а потом были головастики и задушевные разговоры со стайкой ташунов… Напа, не спорь! Сама же сказала, что где один ташун, там и десять. Хорошо, это я говорила. Но ведь ты со мной не спорила!!
Поспоришь с ней, как же!
Кувыркающийся поблизости гоблин сочувствующе покачал плешивой головой и протянул мне окурок. Я отмахнулась — мой старый приятель-сообщник по ограблению аль-миридской кондитерской накурил на полянке столько, что можно было самой не затягиваться.
— Так вот, добрый человек, — продолжала Далия. — Если ты сей же час не скажешь нам, где здесь ближайшая гостиница, таверна, или хотя бы крестьянский сарай, в котором можно найти приличный обед (неприличный тоже, вероятно, сгодится), я за неё, — ткнула мэтресса в меня пальцем, — не ручаюсь. Знаешь, каковы гномы в приступе голодного бешенства?
— Нет, — испугался иберрец.
— Узнаешь, — пообещала мэтресса.
— Не надо, — прошептала я, дёргая Далию за подол. — У него папа — придворный маг. Он тебя проклянёт так, что костей не соберёшь.
Чернявый четверть-эльф неожиданно расхохотался. Курить ему надо меньше, однозначно.
— Девочки, так вы голодные? Потерялись? Нет проблем! Вам несказанно повезло! Вы нашли решение всех своих трудностей!
— Пока что мы нашли только тебя, — проговорила я. Посмотрела на своего научного предводителя и увидела, что на нее атмосфера полянки тоже начала действовать: нахмуренный лоб разгладился, личико разрумянилось, улыбка поползла по щёчкам… Я решила не делиться с ней косячком, полученным от гоблина и затянулась сама.