С ее лица пропала вчерашняя свежесть, к глазам потянулись тонкие морщинки. Сейн опустился рядом, повел плечами. Понял, как же замерз.
– Ты злишься на меня? – спросила она.
Сейн прислушался к себе. Когда его, израненного, тащили в тюрьму, у него не было сил обругать себя, что поддался ее уговорам, не было сил на проклятия. Но и сейчас внутри царило лишь ледяное спокойствие, безмятежная холодная пустыня, и не нашлось ветра, чтобы занести туда колючую обиду.
– Ты сказала Алиции, где меня найти?
Подбородок Линды едва заметно дрогнул.
– Как ты узнал?
– Ты можешь жить в монастыре, носить их одежды, молиться их богам. Но ты по-прежнему одна из нас.
Она покачала головой:
– Я разочарую тебя, Сейн. Да, иногда я помогаю заклинателям… Но не по той причине, как ты думаешь. Алиция хорошая, она правда может все это прекратить.
Сейн невольно улыбнулся. Он слишком поздно понял, что для Линды нет никаких жрецов и заклинателей, не существует своих и чужих. Есть только люди, хорошие и не очень. И всех она хотела бы спасти.
Он не мог на нее злиться.
– Как она? – спросил Сейн.
Линда сразу поняла, о ком речь.
– Лучше, чем могло быть. Я обработала ее рану. Еле уговорила не бросаться тебя выручать и подождать до утра. Она уже была готова брать штурмом дом бургомистра, а то и жилища всех городских советников разом.
– Не сомневаюсь, ты спасла город от очередного разрушения, – серьезно сказал алхимик.
– Кстати, я собрала твою сумку. Все, что смогла найти, как и обещала.
– Спасибо.
Линда чуть приподнялась и поцеловала Сейна в лоб.
– Я буду молиться о вас.
– Я знаю.
Он продолжал чувствовать тепло ее губ чуть выше переносицы. А сам думал, что вскоре, возможно, Линда найдет за кого молиться и без него.
Они вышли из Калервала, когда Светило уже вовсю заявило свои права на небосвод, а на улицы высыпали первые горожане.
Вели лошадей под уздцы, поднимаясь по каменистой тропе на холм. Сейн молчал и выглядел паршиво. Марго догадывалась, что и сама сейчас смотрится не лучше. Она не спала всю ночь, а спина отзывалась болью, стоило поднять руки или расправить плечи. Королева вообще сомневалась, что в ближайшие дни сможет залезть в седло.
Но вот что она обнаружила в себе с немалым удивлением: едва алхимик вернулся, как одной болью у нее стало меньше.
Они уже почти добрались до вершины, когда земля затряслась. Дрожь накатывала тяжелыми волнами со стороны города. Марго оглянулась вовремя, чтобы увидеть, как рассыпается башня ратуши, будто песочная. Облако черной пыли взметнулось к небу. Толчки стали сильнее, где-то на глубине оглушительно треснуло, как если бы грозовая туча вздумала забраться под землю, а после начали пропадать крыши домов. Гигантские трещины, ветвясь, поползли по улицам, голодная бездна глотала все на своем пути.
…Это кончилось так же быстро, как и началось. Когда ветер погнал поднявшиеся облака пыли над Калервалом, а гул земли начал затихать, стаей птиц взвились первые крики горожан.
Марго нашла взглядом крышу уцелевшего монастыря и повернулась к алхимику. Не узнала его глаз, его лица. «Больно. Пусто», – вспомнила его слова.
– Я говорил ей, – бормотал он еле слышно. – Зелье нестабильно, я говорил…
– Что произошло? – Марго взяла его за плечо, тряхнула. Хотелось толкнуть, ударить, вцепиться зубами, только бы вывести его из этого состояния, которое так пугало ее. – Это ты? Расскажи мне! Что ты сделал, Сейн? Что ты сделал?!
Купальни
Держась за края бочки, Марго сделала глубокий вдох и опустилась ниже, так, что глаза оказались на уровне воды. Жар медленно проникал в одеревенелые после дороги мышцы.
Последние недели ей приходилось умываться в бадьях трактиров или наскоро окунаться в реку, стыдливо прячась за кустами, пока алхимик ждал на берегу, а после долго греться у костра, стряхивая с пяток сор и песок. Все ее мечты в эти моменты были о таком количестве горячей воды, чтобы хватило утонуть.
С новой силой вернулся зуд между лопатками, но Марго сдержала стон и лишь пустила через сжатые губы несколько воздушных пузырей по воде. Королева училась терпеть. Если чешется, значит, заживает, говорил алхимик. Она и сама это понимала. Сейн готовил жирную пахучую мазь и натирал этой дрянью спину королевы каждый вечер. Его руки всегда были чуточку холодными, будто он никак не мог их отогреть, а движения точными и аккуратными. Боль под ними отступала, чего нельзя было сказать о неловкости.
Они уже видели друг друга голыми, но от того было совсем не легче снова и снова обнажать перед алхимиком спину. Его пальцы касались ее ровно столько, сколько было необходимо, ни разу не спустившись ниже положенного ни на позвонок. Это должно было успокаивать, но отчего-то лишь усиливало смущение. Королева поймала себя на мысли, что на самом деле ждет, когда его рука задержится чуть дольше, всего разочек, чтобы можно было обругать, пристыдить, напомнить о границе приличий… Эти странные фантазии запутывали все еще сильнее, и королева уже сама не понимала, чего хочет от Сейна. Хоть чего-то. К свиной рульке, которую смазывают жгучей горчицей перед отправкой в печь, казалось, он мог испытать куда больше эмоций.