Когда раненый вновь притих, алхимик сделал ему компресс. Стоило здраво оценить свои силы: носилки никуда не годились, а спина после вчерашнего едва разгибалась. Все, что Сейн мог сейчас, это найти место поудобнее и перетащить туда схеота – глубже в заросли абрикосовых деревьев, укрывающих от дневного пекла и лишних глаз.
К вечеру лихорадка стихла, и алхимик бережно смыл подсохшую травяную кашицу с раны, в очередной раз пожалев, что ее нечем зашить. За плотной коркой крови и сукровицы мало что удалось разглядеть, но, главное, он не увидел, чего так боялся – гноя. Редкие водоросли, добытые еще в Сантаре, не творили чудес и не могли быстро заживить плоть, но отлично справлялись с заразой.
Схеот вновь открыл глаза, когда первые сумерки запутались в пальмовых листьях. Сейн дал ему воды и, подумав, помог сесть. Схеот молчал, разглядывая своего спасителя покрасневшими глазами. Алхимик принялся его кормить растертым в кашу абрикосом. Раненый едва открывал рот, кусочки абрикосовой шкурки, которую Сейн не подумал снять, застревали в его черной, как в дегте вымоченной, бороде. Глотал он тоже медленно, каждый раз кривясь и жмурясь, будто мягкая фруктовая мякоть царапала горло колючим песком.
– Исалар, – вновь раздался тихий голос, когда они закончили. – Сану чиха иш.
– Я не понимаю, – покачал головой Сейн и уже попытался припомнить, как сказать это на схеотском, когда услышал:
– Я говорю, ты очень добр.
Силингский язык давался раненому без труда, пусть акцент и выдавал в нем южанина с первых слов.
Сейн отвернулся. Не хотел, чтобы по лицу можно было прочесть его утренние мысли. Он ведь не просто ждал, что схеот умрет, он рассчитывал на это. Что судьба, несмотря на его сопротивление, сделает все за него, избавит от обузы.
Но человек, чьей ране давно положено было его убить, успел прочесть.
– Тень от крыльев Ибу… как ночь посреди дня. Я видел эту тень, Исалар, она кружила надо мной. Зачем ты отнял меня у нее?
Сейну доводилось и раньше слышать про гигантского орла Ибу, который, по верованиям схеотов, прилетает лишь к достойным и забирает их души в лучший мир. Считалось, что увидеть тень его крыльев означает близкую смерть, но в то же время это великая честь.
– Ты еще полетаешь на своей птице. Но не сегодня.
– По правде, – помолчав, сознался схеот, – я всегда боялся высоты.
Он попробовал рассмеяться, но в то же мгновение боль скрутила его и опрокинула на бок.
Они остались в оазисе еще на несколько дней, питаясь фруктами с деревьев и орехами с сушеным мясом из скромных запасов Сейна. Лихорадка возвращалась дважды, и каждый раз крепкому телу схеота удавалось ее побороть. Рана заживала на удивление быстро, и вскоре он окреп достаточно, чтобы без посторонней помощи ходить в заросли по нужде.
Схеот назвался Вассадом Зеррусманом Эр-Манасом, сказал, что ездил к Нижнему Серпу заключать важную торговую сделку с архелонской гильдией купцов и уже возвращался, когда на его отряд напала шайка разбойников.
– Простые разбойники не оставляют за собой столько ценного, – заметил Сейн, когда они сидели у костра на исходе третьего дня.
Он покопался в своем мешке и бросил к ногам Вассада кошель, туго набитый монетами и камнями, которые он успел срезать с богатых тканей мертвецов. Схеот вяло покопался в кошеле двумя пальцами, сказал с интересом:
– Серебро взял, камни взял… Золото не взял.
– Золото тяжелее. И его блеск куда заметней для лихого человека. А может, я просто спрятал его получше, чтобы тебе не возвращать.
Вассад прищурился.
– Меня ранили в живот, но глаза мои целы. – Он коснулся левого века. – Они видят честного человека. – Подумав, он добавил: – У тебя будет золото, Исалар. Больше, чем ты сможешь унести. Опорожниться мне на месте, если в моих словах хоть капля лжи.
– Зачем мне то, чего я не могу унести? – усмехнулся Сейн.
Вассад ответил спустя короткую паузу:
– Я дам тебе варана, самого большого. Он повезет твое золото.
Какое-то время они жевали изюм и смотрели в огонь. Вассад бросал на Сейна короткие взгляды и, наконец, не выдержал:
– Вытряхни мои кишки! Впервые вижу человека, которому обещают гору золота, а он сидит, скривившись, точно скорпион укусил его в лицо! Но что занимает твои мысли, если не богатство, друг мой? Для чего ты проделал столь большой путь?
Сейн не знал, как ответить. Не был готов делиться с купцом, что его уже давно не отпускают воспоминания о тетради в переплете из черной кожи. Колдовство южан отличалось от всего, чему его учили, выходило за все рамки, которые годами так упорно очерчивали профессора академии. Грело слабой надеждой, что здесь он сможет найти способ вернуть утраченное, отыграться у судьбы. И надежда эта стоила, чтобы отправиться за ней на другой край света.