Лекарь покачал головой:
– Не калечить всех подряд, вот мое предложение. Не взять вам его силой. Видел я мельком одно нападение: не может человек так быстро двигаться. Все жертвы говорят одно: шлепальщик исчезает, прежде чем его успевают хотя бы рассмотреть. Бес какой-то…
– Может, и бес. Суккуб, – предположил алхимик и под настороженными взглядами пояснил: – Суккуб, один из тех бесов, которых можно призвать в наш мир. Пакостит, если ему не удается вернуться. Он питается похотью, но в целом безобиден и не станет принуждать кого-то к ласке. Отвергнутый суккуб может тянуть силу… скажем, неудовлетворенных желаний… всего одним касанием…
Рыжебородый разинул рот:
– И как изловить эту погань?
– Сначала следует выяснить, почему призыв прошел не так…
– Ты давай не мямли! – вклинился гнилозубый. – Прямо говори.
– Суккубы любят любовные утехи и сладкое. Намажь жопу медом и лови на живца! – огрызнулся алхимик. – Хватай, пока будет пальцы облизывать.
Лекарь вытер губы и встал.
– А ты шутник. Здесь остановился? Я сейчас снова в лечебницу, но позже загляну. Посмотрим, чего в твоей сумке может быть полезного. Бейтс.
Сейн пожал крепкую ладонь.
Едва алхимик узнал, что в городе есть храм Защитника, тотчас отправился туда. В небольшом книжном шкафу жреца нашлись только общий перевод священных Свитков да потертый молитвенник. Сейн полдня провел над пожелтевшими страницами, но не выяснил ничего нового.
В последние дни его мысли занимал амулет Гарвануса. Он подолгу мог разглядывать медальон, стараясь не касаться золотых колец. Золото отлично держит чары, стальная цепь символизирует простоту, но в то же время и твердость владельца, а платина… Еще пару веков назад считалось, что ее нельзя расплавить. Корпариканские алхимики, которые впервые ее обнаружили, назвали слишком тяжелый, слишком плотный металл бесполезным. Но жрецы нашли ему применение, научившись зачаровывать. И все же выбор материала казался странным. Этого Сейн пока не мог объяснить.
Он внимательно переписал руны с внутренней стороны колец на бумажку. За угловатыми, грубыми знаками скрывалось самое интересное.
Позабытая в большей части Серпа имперская рунопись, некогда тайный язык древней касты жрецов и первых Свитков, отличалась сложностью и хитрыми законами, каждый ее символ мог вмещать в себя несколько смыслов. Некоторые историки до сих пор утверждают, что именно руны передавали истинную суть священных текстов, а все последующие переводы только сильнее ее размывали.
И если формулы заклинаний были руслом для силы чародея, то жрецы объясняли свои чудеса божественным вмешательством.
Сейн всегда подозревал их в лукавстве и считал, что ответ скрыт в самих писаниях.
Знакомый с рунописью лишь поверхностно, он не без труда соотнес по памяти гравировку амулета со строчкой из Свитков. Зачарованный металл должен был защищать владельца «от дурного взгляда, богопротивного слова, жеста и шепота» – то есть от большинства заклинаний. Это казалось разумным, учитывая, что Гарванус охотился именно на чародеев. И объясняло его успех.
Куда сложнее было выявить, какие слова из священных писаний открывают путь волшебству: ошибись хоть на руну, и чудо не сработает точно так же, как не сработает заклинание, если графема или глиф в формуле окажутся не на своих местах.
Больше всего Сейна интересовало, сможет ли он воспользоваться скрытой в амулете силой, допиши на кольца что-нибудь еще. Но для этого придется сначала разговорить какого-нибудь сведущего в рунописи жреца или надеяться, что в библиотеке Рифстелла отыщется больше ответов, и разобраться самому.
Марго, узнав, куда он тратит столько времени, поинтересовалась:
– Давно хотела спросить: как так вышло, что тебя трясет от одного упоминания храмов, но ты так хорошо знаешь их Свитки?
Впервые он нырнул поглубже, пытаясь разглядеть в море жреческой чуши хоть проблеск смысла, еще когда учился в академии. И позже, уже лишившись сил. Но отнюдь не затем, чтобы утешить опустевшую душу.
Сейн не медлил с ответом:
– Я буду читать то, что читают они, буду стремиться узнать то, что знают они, и думать так, как думают они. Я могу даже прикрыть глаза и на миг представить, что верю в то, во что верят они.
– Но зачем?
– Чтобы всегда помнить, что нас разделяет. И чтобы однажды не обмануться, приняв врагов за друзей.