Голос этого обычно спокойного человека дрожал от волнения. Во времена чудовищной несправедливости, когда на кострах сжигают больных людей и детей, страдающих эпилепсией, очень сложно сохранять взвешенный взгляд, абсолютную невозмутимость.
Минуты молчания милосердным саваном укрыли мрачные воспоминания собеседников. В ушах у них все еще звучали крики сына сапожника: «Мама, мама, я горю!» В своем воображении они снова видели женщину, которую копьями заталкивают в костер, безжалостно тыча острием в почерневшее, объятое огнем тело.
— Мы немного отклонились от темы, Пабло Симон; давай вернемся к…
Он оборвал фразу и резко встал. Пабло Симон проследил его взгляд и увидел, что к ним сломя голову бежит один из братьев, большими скачками перепрыгивая препятствия. А в это время остальные быстро и безмолвно спускались в замаскированные входы-ловушки.
Они были похожи на привидения, исчезающие в трещинах своих склепов.
— Брат, брат! Где брат Двенадцатый? А где Шестнадцатый?
— Думаю, возле колокольни… А что случилось? Ты выглядишь очень встревоженным, дорогой юноша.
— На то есть причина, брат Одиннадцатый. Многочисленные группы вооруженных людей перекрыли все подходы сюда, а по старой дороге через западные ворота движется отец Педро во главе отряда из пятидесяти вооруженных до зубов отборных солдат инквизиции. Они вот-вот будут здесь!
Брат, что принес эту зловещую весть, мгновенно скрылся в направлении полуразрушенной колокольни.
Пабло Симон, который все слышал, увидел вдалеке на дороге колонну людей. Он заметно помрачнел и сжал зубы.
— Смотри, Пабло Симон, — спокойно и привычно мягко сказал ему человек в капюшоне, — я могу разобраться с этим. Но если увидят тебя, ты пойдешь на костер.
— Ну и пусть! Я не могу оставить вас одного с этими убийцами.
— Тише! Беги же, а то будет поздно!
— Нет! И горе тому негодяю, который тронет вас или обидит.
— Я говорил тебе, что стремлюсь основывать наш союз на любви, а не на ненависти…
— Моя ненависть — это любовь к человечеству! Я не святой, я ненавижу душегубов!
— Хватит! Они уже здесь. Быстрее прячься, где сможешь. Замри и молчи, и пусть тебя не слишком удивляет то, что ты увидишь. И помни: если ты убежишь, братья нашей ложи не позволят тебе выдать нас…
— Я останусь здесь не из страха, а по доброй воле… Не знаю, кто вы, но пусть вам повезет!
Пригнувшись к земле, он отбежал на несколько шагов и нырнул в щель между обломками стены. В это время к человеку в капюшоне молча присоединились двое братьев.
Шагах в ста от них зажглись несколько факелов, и группа людей миновала полуразрушенную стену, окружавшую старый замок. Пабло Симон, наблюдавший за происходившим из расщелины в толстой стене, видел, как братья спрятали под камнями свои плащи и подпоясались шнуром, тут же став похожими на обычных священников. А может, так оно и было?
В свете десятков факелов холодно блестело оружие подходивших к ним людей. Среди них юноша сразу узнал отца Педро. Высокий грузный священник шел растопырив руки, чтобы сохранить шаткое равновесие на обломках, покрывавших старинный пол. Свет факелов, казалось, делал красное лицо дородного клирика еще краснее, черты его были мелкими: маленький нос, вялый подбородок, глазки, зло блестевшие из глубоких морщин. Он не был человеком высоких идеалов или большого ума, однако ему нельзя было отказать в смекалке и находчивости, так что на каком-то этапе он мог стать опасным противником.
В этот момент первые люди с факелами приблизились к тройке братьев ложи. Пабло Симон едва смог сдержать возглас удивления: таинственный человек в капюшоне, с которым он беседовал, оказался хорошо знакомым ему в мирской жизни отцом Матео.
— Вот почему я узнал его голос! — прошептал молодой человек.
Двух других он знал лишь в лицо, они служили в новой часовне в горах.
— Отец Педро! Что это за демонстрация военной силы? — спросил отец Матео, кивая в сторону упавшей колонны, где, опершись на мушкеты, стояли два солдата.
— О, это же отец Матео! Вижу, вы здравствуете, — съязвил тот.
— А что случилось? Неужели моя жизнь в опасности?
— Не могу этого утверждать, однако прокурор инквизиции Лонгин, который прибыл с нами, имеет определенные подозрения.
Из тени в свет факелов вышел сам Лонгин. Высокий, худощавый, весь в черном, с черными блестящими глазами, он оправдывал свое имя — «рожденный ранить».
— Отец Матео, с благоволения нашего Господа я узнал, что в этих местах собирается для своих ужасных вакханалий братство безбожников.