Брат Одиннадцатый едва не рассмеялся, но сдержался и продолжал слушать прокурора:
— Мы переживали за вас, ибо сегодня пятница, а именно в этот день они обычно собираются. Знаю, что вы с братьями часто наведываетесь в эти руины, чтобы предаваться размышлениям. Я по настоянию нашего заботливого отца Педро привел сюда своих людей…
— Благодарим вас, Лонгин, однако мы не слышали и не видели ничего необычного, — вмешался в разговор один из братьев ложи.
— В любом случае, Лонгин, думаю, следует внимательно осмотреть все потайные места, вдруг вы найдете какого-нибудь безбожника, который здесь прячется. Что вы на это скажете, отец Матео?
— Не буду возражать, отец Педро. Если так велит ваше сердце — пожалуйста.
Вооруженные люди разделились на небольшие группы по пять-шесть человек и исчезли в руинах. Несколько из них остались возле клириков.
— А что является предметом ваших размышлений, отче? — с насмешкой спросил отец Педро.
— Совесть, — ответил отец Матео. — Разве вы не знаете, что этот внутренний голос, наш добрый советчик, — примерно то же, чем был Христос для апостола Павла? Он живет в душе каждого, и его следует освободить.
— Ох, отец Матео, вы всегда были философом. Но нужно меньше философствовать, а больше верить, ведь если совесть человека — это что-то большое, то совесть всей Святой Церкви — еще больше. Нам нужно лишь повиноваться ее правилам, ибо она есть отражение Бога на земле, а человеку не подобает тягаться с Богом.
Матео кусал губы, слушая эти рассуждения, продиктованные корыстью, а не поиском истины; они призваны были поддерживать то политическое устройство и тот социальный порядок, которые были весьма выгодны отцу Педро.
Несколько минут прошли в молчании. Трое заговорщиков героически старались казаться спокойными, пока солдаты инквизиции, набранные из профессиональных бандитов и головорезов, сновали возле замаскированных входов в подземелье. У Матео был еще один повод для беспокойства — Пабло Симон. И больше для того, чтобы скрыть свое волнение, чем из желания поговорить, он неожиданно спросил отца Педро:
— Не жалеете, что пришлось идти сюда, покинув теплый очаг в приходе?
Его собеседник присел на колонну, все еще шумно дыша и барабаня пухлыми пальцами по животу, и ответил:
— По правде говоря, я предпочел бы доброе вино из моей бочки этому холодному и сырому воздуху.
— Не следует забывать книгу Исайи, где сказано, что вино может погубить даже пророка, — не сдержался самый молодой из братьев, проявив неосмотрительность.
— Есть много вещей, которых следует остерегаться больше, чем пророчеств Исайи, — прозвучал раздраженный ответ. — Лонгин, лично отбери дозорных, пусть перевернут здесь все плиты во дворах, осмотрят подземелье, поднимутся на башню!
— Будет сделано, отец Педро.
Ум этого приходского служаки работал лучше, когда от него требовалась реакция, а грозящая неудача пробудила в нем чуткий инстинкт охотничьей собаки.
Матео еще больше забеспокоился, хотя и знал, что в доступных подземельях братьев не найти, даже если постараться.
Грохот переворачиваемых камней и плит эхом разносился в темноте, как шум далекой битвы.
Наконец, когда солнце уже поднялось над горизонтом градусов на десять, вернулся Лонгин в испачканной одежде, с расцарапанными в кровь руками.
— Нет тут никого! Мы обшарили все подземелья, там полная разруха и ни души. Никаких следов безбожников. Отец Педро, мои люди устали, раздражены и хотят пить. Прикажите прекратить эти бесполезные поиски!
Два десятка разбойников за его спиной загудели, по-звериному поддерживая просьбу своего предводителя.
Отец Педро, тщеславный и жестокий, опирался на этих людей и потакал им, осыпая подарками и разного рода маленькими радостями. Поэтому его решение было предсказуемо.
— Проклятые псы! Наверное, они заметили, как мы приближаемся, и сбежали. Собирай своих людей, Лонгин, и веди нас в приход.
Толпа одобрительно заревела, и головорезы радостными завываниями сообщили новость своим товарищам, которые все еще рыскали в отдалении.
Трое братьев ложи вместе со всеми быстрым шагом двинулись в городок, а в руинах осталось несколько человек, которые должны были нести дозор, пока не придет смена или пока ситуация не определится.
Пабло Симон целый день оставался практически неподвижным, заживо замуровав самого себя. Расщелина, в которой он прятался, находилась в римской стене трехметровой толщины. Он тщательно заделал края расщелины с обеих сторон, одновременно засыпая ее обломками камня.