— Что там? — сухо интересуется Эд. Спичка вытирает со лба пот грязной клетчатой кепкой, явно сшитой из обрывка ворованного тоскского пледа.
— Эдди, там такое! Война!
— С кем?
— Не знаю, — пожимает плечами мальчик. — Кажется с канфрами. Сейчас на Рыбной площади читали королевский приказ. Будет коснскрипция. Говорят, вербовщики уже договариваются со стражей. Рейды, рейды, рейды, тут к гадалке не ходи!
Эд прокашливается. От спичкиной болтовни у него в ушах зазвенит.
— Погоди, малый, — он кладёт руку на плечо мальчика. — Ты же помнишь, что я тут человек новый. Расскажи толком, что случилось и чем это нам грозит.
Спичка вздыхает:
— Ну, ты совсем… иностранец, — заявляет он с досадой. — Что такое конскрипция, знаешь?
— Это когда в солдаты забирают? — на всякий случай уточняет Сол. Спичка кивает:
— Ну да. По нынешнему приказу — каждый десятый мужчина от четырнадцати до сорока лет. Понятное дело, можно откупиться: пять сотен паундов и ты снова вольный парень. Только за пятьсот паундов можно дом на Восточном краю купить. Ну ладно, на восточном нельзя. А вот на западном — очень даже можно.
— А разве сыновья богатых не идут в офицеры?
— Ну ты сказал! В офицеры идут только благородные. Конторщикам и фабрикантам дороги в армию нет. Только рядовыми, если кому жить надоело.
— Добро, — кивает Сол. — А что за рейды?
— Вербовщики, — заявляет Спичка со значительным видом. — Добровольцами в армию мало кто идёт. А уж во флот — так тем более. Потому, для пополнения рядов у короля есть специальные люди. Ходят по домам, обычно ночью, вышибают двери, ищут подходящих в солдаты мужчин. И если у тебя откупной нет или там ноги, руки или обоих глаз — считай что тебя уже забрили. Ребята серьезные, драться не дураки. Даже банды от них откупаются — дают рекрутов, сколько те попросят.
Эд задумчиво почесал бороду. Если Спичка не привирает, то дело, конечно, дрянь.
— Что, и филины тоже?
— Не, — Спичка мотнул головой. — Филины на время призыва собираются в Старой Пивоварне. Туда вербовщики не суются. А что это у тебя?
Он попытался проскользнуть мимо Эда в комнату, но тот перекрыл ему дорогу.
— Не суйся. Отравишься.
— Ты же не травишься! — возмутился мальчишка, отступая.
— Я маску ношу. Лучше скажи — нам что, тоже в Пивоварне прятаться придётся?
Спичка пожал плечами, смешно выпятив нижнюю губу.
— Не знаю. Будем ждать.
Ждать долго не пришлось. К закату к охране Эда прибавляется ещё пятеро угрюмых парней, окна закрываются ставнями, а обе двери основательно баррикадируют. Когда Сол спускается на шум, долговязый мужик с длинными рыжими бакенбардами и уродливо перебитым носом вручает ему увесистую дубину с удобной, обмотанной кожаным ремнём рукоятью.
— Возьми-ка. И держи при себе.
Этой ночью на Мэдчестер-стрит шумно. Слышно, как чем-то тяжелым колотят в двери, как визжат женщины и бранятся мужчины. В щелях закрытых ставен мелькали рыжие отсветы открытого пламени, несло горелым дёгтем. Эд не спал — чутьё подсказывало, что и его дом не обойдут вниманием.
В двери стучат.
— Чужак, открывай, — это голос одного из филинов. Эд отодвигает щеколду. Дубина у него при себе. В дверях — гангстер с перебитым носом.
— Собирай что нужно, — времени на предисловия он не тратит. — Старшие сказали забрать все твои причандалы.
— Что случилось? — хмуро осведомляется Эд. Этого носатого он не знал, и доверять ему не спешил. В этом городе у него друзей не было. Разве что Спичка… Хотя и Спичку ещё надо проверить.
— Бунт, — гангстер оттопыривает нижнюю губу, показывая ряд гнилых, щербатых зубов. — Весь Западный Край полыхает. Говорят, началось с того, что Райтарк и Трок сдали вербовщикам своих тоскских и диларнийских работников. Чёртовы дикари устроили настоящую резню, отправив к праотцам целый отряд вербовщиков, да так разгулялись, что пошли громить всё, на что глаз упал. Святоша Уолзи бросил на усмирение бунтовщиков своих чёрных мундиров. Сейчас на Адмиральском мосту такая драка, что слышно на милю вокруг.
Рыжий опасливо оглядывается через плечо, словно бунтовщики с гвардейцами уже стоят за его спиной.
— Лучше нам убраться и поскорее, чужак.
На улице в этот момент кто-то долго и протяжно кричит — такого страшного крика Эду ещё не приходилось слышать.