Алек поднимает на него вопросительный взгляд.
— Не здесь. Не сейчас, — отвечает тот. — Но желательно как можно скорее. Сможешь приехать завтра в Четсуорт-Хаус?
Алек секунду медлит.
— Да. Думаю, да. Но надо у мамы спросить — может, я буду ей нужен.
— Это не займёт много времени.
— Хорошо. Я приеду.
В глубине души Алек рад этому приглашению. Он сейчас как никогда нуждается в моральной поддержке, а герцог Девонширский может оказать её как никто другой.
***
— Дело не терпит отлагательств, а ситуация — лицемерия, — говорит герцог, когда на следующий день Алек в десять утра переступает порог его кабинета. — Поэтому буду краток и откровенен. Умереть — лучшее, что твой отец мог сделать в сложившихся обстоятельствах.
Алек от такой прямоты столбенеет.
— Я бы даже сказал, — как ни в чём не бывало продолжает герцог, — что это самое большое достижение за всю его жизнь. После твоего зачатия, разумеется.
Потрясение идёт Алеку на пользу — слова герцога обнуляют замешательство, вызванное смертью отца, и возвращают его к реальности. Это, наверное, очень неправильно, но Алек чувствует странное облегчение: герцог — единственный человек, с которым можно быть собой и не разыгрывать убитого горем сына. Отец не понимал Алека, а Алек не любил отца — он не в состоянии любить человека, которого не уважает. По сути, у него и не было отца, а значит, никто не умирал. Алек переводит дыхание.
— Что вы имеете в виду? — спрашивает он.
— Я имею в виду, что его смерть развязывает тебе руки. А значит, всё ещё можно спасти.
Алек молча дожидается продолжения.
— Ваши дела обстоят очень скверно, — продолжает герцог. — Если не предпринять мер, самое позднее через год ваша семья разорится. Мне не нравится то, что происходит с вашими акциями. Последние три года я только то и делал, что пытался привлечь внимание твоего отца к ситуации в трасте. Но ему на это было глубоко наплевать.
— Так что вы предлагаете? — спрашивает Алек — прямота заразна.
— Для начала возглавь свой Совет директоров.
— Это невозможно. Я не смогу совмещать бизнес с учёбой.
— Об учёбе придётся забыть. Будешь учиться по ходу дела.
— У меня нет никакого опыта.
— И не будет. Пока не начнёшь его нарабатывать.
— Я… — Алек, признавая своё поражение, упирается взглядом в пол, — попросту не справлюсь.
Герцог кладёт ему руку на плечо.
— Я помогу.
***
— Алек, что ты задумал?
— Спасти то, что ещё можно спасти.
— Ясно. Визит в Четсуорт-Хаус даром не минул.
— Герцог хочет помочь. Мы должны быть ему за это благодарны.
— Герцог уже три года пытается «помочь». Он не раз подъезжал к отцу со своей «помощью», да тот был достаточно проницателен, чтобы её отклонить. А теперь он, значит, взялся за тебя.
— Что ты имеешь в виду?
Леди Саффолк вопрос сына игнорирует.
— Он сказал, что хочет взамен?
— Мам, он всего лишь хочет помочь.
— Вспомни об этом разговоре, когда он предложит объединить бизнес и прочее участие в капитале. — Не дожидаясь ответа сына, леди Саффолк направляется к выходу и уже в дверях добавляет: — Отцу предлагал.
***
— Алек, положение таково, что без серьёзных инвестиций вам не выжить. Новые вложения, вполне закономерно, повлекут за собой перераспределение акций. И раз этого не избежать, то пусть лучше этим инвестором буду я, старый друг семьи, чем кто-нибудь чужой, кому ваша семья безразлична.
Алек молчит.
— Впрочем, — продолжает герцог, — я догадываюсь, откуда ветер дует. Леди Саффолк, похоже, никак не угомонится.
Алек вскидывает брови.
— Она вечно настраивала Артура против меня и нашего сотрудничества. Твой отец всегда был равнодушен к делам, так что особого труда это ей, думаю, не составило.
— Зачем ей это? Она тоже вовсе не деловая женщина.
— Что не деловая, это факт, но что женщина — вне сомнений.
Алек молчит, раздосадованный столь туманным ответом.
— Маленькая — и глупая — женская месть, — развивает свою витиеватую аллюзию герцог и отвечает на вопрос Алека до того, как тот успевает его задать: — За то, что я её отверг.
— Кажется, я многого не знаю из новейшей семейной истории.
— Я бы очень удивился, если бы это было не так.
Герцог молча кивает в сторону главной парковой аллеи. Алек так же молча принимает приглашение. Они неспешно углубляются в парк.
— Твоя мать в юности была — хотя я не уверен, что прошедшее время здесь уместно, — сильно в меня влюблена, — начинает герцог. — Да что там говорить — совсем голову потеряла, хотя я ей ни повода, ни надежды не давал. Она и с моей женой поддерживала отношения только потому, что не оставляла надежды переиграть-таки партию в свою пользу. Регулярные визиты к лучшей подруге — что может быть естественней? Но мне повезло — для пущей убедительности и дополнительного алиби она неизменно брала с собой тебя.
— Так вот почему вы так охотно со мной возились, — в голосе Алека прорезается горечь.
— Не поэтому, мальчик. Не поэтому. Да, не скрою, сначала я использовал тебя в качестве «защитного амулета» от неё самой, но очень скоро ты стал мне близок и интересен сам по себе — слишком уж выгодно ты выделялся на фоне моего собственного сына.
— А потом… — эхом своим воспоминаниям отвечает Алек, — герцогиня умирает.
— Очень… кстати, не правда ли? — герцог говорит таким загадочным тоном и смотрит на него таким многозначительным взглядом, что Алек мертвеет, не в состоянии поверить, правильно ли он расслышал. Нет, бред! Ведь если допустить… только допустить… Мысли разбегаются. То, что только что сказал герцог, по сути своей так кощунственно, что мозг, защищая психику, даже отказывается ясно и чётко формулировать, — то придётся допустить и то, что…
— Отец тоже… весьма кстати ушёл. — Язык и губы Алека плохо слушаются, и его голос звучит на грани хрипа и шёпота.
Герцог кивает.
— Этого мы не узнаем наверняка никогда, — тихо говорит он.
— Но почему? Ведь такие вещи… ведь можно же установить…
— И было установлено, — говорит герцог. — Но дело не в фактах, а в их интерпретации. У Кэролайн отказали почки. Вскрытие выявило несовместимую с жизнью концентрацию кадмия в её организме.
Алек судорожно вдыхает воздух.
— Нет, разумеется, это не отравление, по крайней мере, не классическое. — Герцог решительно отвергает подозрение Алека, прежде чем тот решается его озвучить. — Это было бы слишком грубо и очевидно, полиция сразу бы всё раскрыла. Никаких симптомов острого разового отравления солями кадмия обнаружено не было.
— Тогда что же?
— Ключевое слово здесь — «разовое». Кадмий — один из самых токсичных тяжёлых металлов, по опасности сопоставимый со стронцием. Это кумулятивный яд, способный накапливаться в организме, — период его полувыведения составляет от десяти до тридцати пяти лет. Откладывается, главным образом, в почках. Накапливаясь годами, он приводит к их необратимому поражению. И если регулярно на протяжении многих лет снабжать жертву микродозами соединений кадмия, например, сульфатом кадмия, легко растворимым в воде белым кристаллическим порошком, так похожим на сахар… то однажды концентрация превысит несовместимую с жизнью величину. И наступит закономерный исход.
— Регулярные чаепития у герцогини Девонширской, — задумчиво произносит Алек и, не дожидаясь ответа герцога, резко спрашивает: — Вы полиции говорили?