— Ты чего? — ошарашенно спрашивает он, пытаясь выдернуть руку из цепкой хватки Робина.
— Оставайся на ночь, — выдыхает тот, прежде чем впиться ему в губы, и его хриплый голос пугает Колина даже больше, чем внезапный поцелуй. Страх придаёт сил, и Колин одним рывком высвобождается из захвата.
— Робин, нет… Я… не по этой части.
Робин вскакивает на ноги вслед за ним.
— Ну что ты ломаешься, как девка? — перебивает он позорное блеяние Колина, сгребая его в охапку и тщетно пытаясь впиться поцелуем хоть куда-нибудь. — Можно подумать, ты не хочешь.
— Не в этом дело… — Робин замечает, как у Колина пылают уши.
— А в чём? Я не в твоём вкусе? Так свет можно выключить.
— Мой отец… — Сбиваясь, краснея и запинаясь, Колин рассказывает.
Отец, наслышанный об итонских нравах, выразился предельно ясно: если до него дойдёт хотя бы малейший намёк, с Итоном придётся распрощаться. А до него дойдёт — старший брат рассказывал, что, когда он учился здесь, отец специально прикармливал административно-учительский персонал, чтобы те «присматривали» за ним.
Окончивший обычную государственную школу и даже не пытавшийся поступить в университет, отец бравирует тем, что сделал себя сам, а частные элитные школы и высшее образование считает разводом для лохов. «Я тебе так скажу, сынок, — любит он поучать сына, будучи навеселе. — Если есть смекалка и хватка, то никакой диплом не нужен. А если этого нет, то никакой диплом не поможет». На Итоне настаивает мать — не потому, что она такая уж возвышенная интеллектуалка — в этом плане они с отцом два сапога пара, — но матери свойственно простое обывательское тщеславие: для скучающей домохозяйки дело принципа — показать «им всем»: знай наших — наши мальчики с принцами учатся. Ну а Колин в душе стыдится своих недалёких родителей-обывателей и больше всего на свете жаждет не просто выбиться «в люди», а пробиться в высшее общество — впрочем, для него оба понятия равнозначны, — и Итон — первая ступенька на этом пути.
Робин слабо понимает, что ему пытается втолковать его жертва — у него сейчас работает другая голова, — и в нём нарастает всё большее раздражение: не только от внезапного отказа и неутолённого, не находящего выхода возбуждения, но и от самого Колина — в своей жалкой попытке не ослушаться отца и при этом сохранить благосклонность его, Робина, он откровенно убог и ничтожен. Убожество и ничтожество Робина не возбуждают. Ещё слово, и у него, несмотря на всё желание, просто не встанет.
— Все этим занимаются, — предпринимает он последнюю попытку. — И все это знают. Родители тоже. Это правила игры.
— Робин, нет.
Сказано тихо, но твёрдо. Робин сразу отпускает «жертву» — ясно, что сегодня ничего не обломится.
— Можно подумать, твой папаша через это не прошёл, когда учился здесь. — Папаша этого выскочки-нувориша здесь, как и в любом другом мало-мальски приличном месте, не учился, и юный маркиз, как и все остальные обитатели «Благородного» дома, это знает. Но, раздосадованный отказом и неудовлетворённым желанием, он не может не взять реванш. Хотя бы так. Подколка попадает в цель — Колин краснеет, хотя, казалось бы, куда уж больше.
— Мой отец здесь не учился, — бормочет он, отстраняясь от Робина и заправляя рубашку в джинсы. Это не так-то просто — руки его дрожат, и пальцы плохо слушаются.
— А где? В Хэрроу, что ли? — фыркает маркиз, продолжая упиваться унижением посмевшего отвергнуть его парвеню. — Так там нравы не лучше. Традиции везде одинаковы.
Колин, проглотив насмешку, молча покидает комнату.
Неутолённое возбуждение и злость не дают сидеть на месте. Спать тем более не хочется. Бесцельно пощёлкав пультом, Робин выключает телевизор. В комнате, где всё напоминает о его поражении, оставаться нет никаких сил, и он, бросив мельком взгляд на часы — половина двенадцатого, — выходит из комнаты. Сбежав по лестнице вниз, Робин застывает в нерешительности у входной двери. Лучше всего, конечно, было бы просто прогуляться на улице. Но время позднее, в Доме уже полчаса как отбой, заметят — проблем не оберёшься, и Робин сворачивает налево — в сторону общей гостиной. Сейчас там, конечно, пусто, но ему это только на руку — не хочется никого видеть и хочется остыть.
Робин уверенно распахивает дверь — и застывает на пороге.
На сдвинутых полукругом диванах перед камином мельтешат тени. Вспыхивает и гаснет кончик сигареты — судя по острому характерному запаху, курят здесь отнюдь не табак, — звякают лихорадочно заталкиваемые под диваны пустые бутылки — и хорошо ещё, если из-под пива. Его наверняка приняли за главу Дома — кто ещё мог явиться сюда в такой час и с таким апломбом? Робин чувствует устремлённые на себя взгляды, а интуиция распознаёт их обладателей ещё до того, как это сделают глаза. Нда, вот ведь вляпался — только этого не хватало.
— Извините, — бормочет он, отступая в холл. — Я не хотел помешать.
По комнате разливается физически ощутимое облегчение, и испуг в глазах собравшихся сменяется недоумением — десять пар глаз, требуя объяснений, выжидающе смотрят на нахала, посмевшего вторгнуться в их владения. Глаза Робина свыкаются с полумраком, и ему наконец удаётся разглядеть присутствующих. Предчувствие не обмануло: crème de la crème «Благородного» дома во главе с принцем Гарри. Впрочем, заправляет здесь не Гарри.
— А, лорд Хартингтон, — слышится чуть насмешливый, расслабленно-благодушный голос Алека Ховарда, капитана Дома. Чуть повернув в сторону Робина голову, он приветливо машет ему рукой: — Заходите. Для полной услады вас-то нам и не хватало.
— Да нет, я, пожалуй, пойду. — Робин машинально пятится к выходу. Но от Алека не так-то просто отделаться.
— Давай-давай, — голос капитана суровеет. Робин не решается ему перечить — не хватает только настроить против себя самого крутого парня Дома.
— У нас для вас даже кое-что ещё осталось, — говорит Алек, двумя пальцами поднимая за горлышко бутылку из-под портвейна, на донышке которой что-то плещется. — Его королевское высочество угощает, — доверительно добавляет он, кивая на сидящего напротив Гарри.
Робин окидывает быстрым взглядом собравшихся. Великолепная семёрка, Алек и его «команда», напоминает монолит: в центре дивана слева полулежит Алек в обрамлении руки своей «правой руки», капитана Игр Дома Грега Фергюсона, на ковре, прильнув к ногам Алека, как два верных пса, — неразлучные близнецы Джеф и Хью, а по бокам, привалясь друг к другу, — Зак, Мэт и Дуг: голова Зака на груди Мэта, рука Мэта в волосах Дуга, затылок Дуга на плече Грега. Напротив — дружественная делегация из Мэнор-Хауса, итонской резиденции принца Гарри: сам принц и его бессменная свита — Том ван Страубензее и Гай Пелли. Последние трое на год моложе Алека с его кликой, но в умении тусить могут дать им большую фору. Да и королевское родство и близость к королевскому престолу не следует сбрасывать со счетов. Так что обе компании стараются дружить и не перебегать друг другу дорогу. Но у Алека, в отличие от принца, одно существенное преимущество: он не только умеет тусить, но и блистает в учёбе. Собственно, это и есть та причина, которая не даёт обеим компаниям слиться в одну: Алек и его «команда» отличаются интеллектуальным снобизмом, тогда как свита принца формируется по принципу «кто кого перепьёт».