Алек со своей командой исповедуют элитарность во всём — от происхождения до личностного развития, тогда как принц со своей «свитой» считают, что уже всем всё доказали одним фактом своего рождения. Компания Алека тоже не прочь потусить, но во время их вечеринок избранные гости, дефилируя с бокалом рислинга в руках, с умным видом рассуждают о философии Платона и Аристотеля. На безупречном греческом, разумеется. Тогда как гости принца, запивая косяки водкой, взахлёб обсуждают перипетии своих сексуальных похождений и меряются прелестями своих последних пассий. Если не валяются без сознания под столом, разумеется. Не то чтобы Робин знал это наверняка — на вечеринки ни к тем ни к другим он не вхож, — но слухи такие ходят. А в слухах, даже самых нелепых и преувеличенных, всегда есть доля правды.
Робин повинуется и проходит в комнату. Алек подвигается, освобождая ему место, и вся замысловатая композиция из тел рушится, как карточный домик.
Робин осторожно присаживается рядом с Алеком и допивает из горла предложенные им остатки. Не то чтобы он так уж робел перед этой компанией — если не считать принца Гарри, у Робина самый высокий титул среди присутствующих, а его отец может дать фору родителям всех остальных собравшихся здесь парней, вместе взятых, — включая самого Гарри. Но что такое титул и положение семьи по сравнению с разницей в возрасте: парни в гостиной старше его на два-три года — непреодолимая пропасть в этом возрасте. Выпускной и предвыпускной класс — что им какой-то недоросль-малолетка?
Робин чутко прислушивается: говорят — вернее, учитывая состояние собравшихся, пытаются говорить — на латыни — значит, тон задаёт Алек; но обсуждают последние сплетни — дань присутствию его королевского высочества.
В камине, несмотря на тёплый раннеоктябрьский вечер, горит огонь. При этом все окна открыты — похоже, огонь развели не столько для обогрева, сколько для освещения — свет в гостиной выключен. Или же это потуги на мужскую романтику — уж очень эти посиделки напоминают привал у костра. Впрочем, гости Алека руководствуются, скорее, не столько соображениями романтики, сколько безопасности и практичности: свет в окнах в столь поздний час наверняка привлёк бы внимание главы Дома и прочего персонала, а свежий воздух при работающем камине позволяет не слишком быстро пьянеть и — Робин, принюхавшись, ухмыляется — заодно выветривает следы гораздо более серьёзного преступления против правил, нежели старые добрые сигареты.
— У меня в субботу вечеринка намечается, — говорит Алек, переходя на английский, и «команда», не говоря уже о принце со «свитой», переводит дыхание. — Приглашаются все присутствующие.
— Главное, не забудь позвать tarts, — вальяжно потянувшись к пепельнице, говорит Дуг.
— О каких tarts ты говоришь? — ухмыляется Зак. — Маркиз Хартингтон уже приглашён.
— И он, кажется, уже занят, — с ещё более откровенной ухмылкой добавляет Мэт.
Робина задевает, что о нём говорят так, словно его здесь нет. Но, с другой стороны, не сплетничают только о тех, кто ничего собой не представляет, а подтрунивают здесь даже над самим Гарри. Начнёт возмущаться — выставят пинком за дверь. И продолжат поливать грязью уже за спиной. А что касается его новообретённого двусмысленного титула… Это пусть юные леди блюдут честь, а ему — Робин с собой откровенен — нравится нравиться. И если он, оказывается, один из «the tarts of Eton», значит, с внешностью у него всё в порядке. Не то чтобы Робин всерьёз комплексовал по этому поводу, но приступы неуверенности, как у любого подростка, у него время от времени случаются, и получить подтверждение своей привлекательности от старших авторитетных парней льстит самолюбию, да и просто приятно. И Робин делает вид, что говорят не о нём.
— Маркиз Хартингтон не единственный маркиз в Доме.
— Ты о Тавистоке?
— Кстати, о Тавистоке, — оживляется Дуг. — А маркиз ничего так.
— Будет. Через пару лет.
— Он уже и сейчас мальчик хоть куда, — гнёт своё Дуг. — А через пару лет нас уже здесь не будет. Так что надо ловить момент.
— Рехнулся, что ли? Ему четырнадцать — совсем сопляк.
— Пятнадцать, — на правах инсайдера поправляет Мэт — его семья близка с Расселами. — Он на год позже поступил. Герцог Бедфорд не хотел его раньше отпускать из дома.
— Надо же, какой неженка, — фыркает Зак.
— На вид. А внутри перчик тот ещё. Мальчик с характером, так что не обольщайся.
— Ну вот, я же говорю — the tart of Eton. — Дуг демонстративно облизывает пальцы. — Самый смак.
Все смеются.
— Забудь, — говорит с ухмылкой Мэт. — Герцог Бедфорд тебе голову оторвёт.
— Не думаю, — ухмыляется ему в ответ Джеф. — Ему сейчас не до сына.
Тусовка оживляется, почуяв очередную жертву.
— Ты о сэре Алистере? — поднимает бровь Хью — судя по тону, каким это сказано, баронет Уинфилд здесь частый объект для сплетен.
— Именно. Впрочем, о сэре Алистере нам больше может поведать его королевское высочество.
Все поворачивают головы к Гарри, который учится с Алистером Уинфилдом в параллельном классе.
— Сэр Алистер? — принц лениво затягивается сигаретой. — А это кто такой?
Все смеются, оценив шутку. Робин невольно ёжится: может, оно и к лучшему, что с Уимфри ничего не вышло. Прознай эта компания, что он спутался с этим — а они прознают! — вовек не отмоешься. «Что, маркиз, никто больше не даёт, раз пришлось снизойти до черни?» Да ну, нафиг, нафиг.
— Ну, не скажите, не скажите, ваше высочество. У этих феноменальная пробивная способность. Умеют устраиваться в жизни. Одна дружба с лордом Кеймом чего стоит.
— Тоже мне достижение. — Принц, откинув голову на спинку дивана, выпускает в потолок тонкую струйку дыма. — Лорд Кейм половину Итона перетрахал.
— Всё злитесь, что вы в эту половину не входите? — флегматично спрашивает Алек. Свита Алека ржёт. Гарри сливается цветом лица со своими волосами. Привыкайте, ваше высочество, злорадно думает Робин, здесь всё как в жизни: у нас конституционная монархия — всё решает Палата лордов. Алек как чуткий вожак тут же уходит от опасной темы.
— Так что там с герцогом Бедфордом? — поворачивается он к Джефу. — Он действительно положил глаз на Уинфилда?
— Типа того. Но ему ничего не обломится, потому что Уинфилд положил на него кое-что другое.
— И его можно понять, — говорит Хью, явный поклонник лорда Кейма. — На кой ему герцог, если у него есть лорд Кейм.*
— Лорд в Германии, — меланхолично замечает Зак. — И навещает его раз в неделю. А трахаться хочется десять раз на дню. Верно я говорю, парни?
— А герцог в часе езды от Итона, — поддакивает Мэт.
— Одно другое не исключает, — не сдаётся Хью. — Как говорит старая пословица, умный телёнок у двоих сосёт.
— А вы, маркиз, у кого сосёте? — спрашивает молчавший до этого Грег, и все поворачивают головы к Робину. Робин, ошалевший от хлынувших на него откровений и ощущения собственной избранности от причастности к такой крутой тусовке, вздрагивает, когда понимает, что очередь дошла до него, и тут же инстинктивно дёргается, чтобы поставить нахала на место.
— Ни у кого, — отвечает за Робина Алек и, запустив ему пятерню в волосы, с силой их дёргает, заставляя опуститься на место. — Пока ни у кого.
Робин послушно плюхается обратно.
— Да, кстати, о «сосках». — Дуг поднимается на ноги. — Мой, наверное, уже стёр себя в кровь, меня дожидаясь. «Vale et me ama», — машет он на прощание растопыренной пятернёй и нетвёрдой походкой направляется к выходу. — «И старательных сосок», — подмигивает, уже стоя в дверях. Вслед за ним поднимаются остальные. Последним уходит Грег. У порога он останавливается, и его мощная фигура регбиста заполняет дверной проём. В отблеске дотлевающих углей камина его лицо кажется особенно мрачным. Грег выжидающе смотрит на Алека.