— Иди, — отпускает его тот. Грег молча поворачивается — Робин замечает, как у него опускаются плечи, а сам он, кажется, на глазах уменьшается в размерах — и так же молча уходит.
Алек не сдвигается с места. Руку из волос Робина он так и не убрал, и его пальцы принимаются рассеянно перебирать прямые белокурые пряди Робина. Робин не решается его прервать. Звуки шагов расходящихся гостей затихают вдали, и Алек грубо подтягивает его к себе. Робин подчиняется, уступая настырным ласкам.
Правду говорят, что нет худа без добра. И хоть уязвлённое самолюбие всё ещё побаливает, Робин не может не признать, что всё обернулось к лучшему, да так, как он и представить себе не мог. Он не только внезапно вознёсся на самую вершину итонской пирамиды, нежданно-негаданно войдя в самую желанную тусовку школы. У него автоматически решается более насущная проблема. Промелькнувшую в голове мысль о том, что Алек может так же использовать его, как он сам всего пару часов назад собирался использовать этого жалкого парвеню, Робин тут же отметает. Во-первых, у него сейчас работает другая голова. А во-вторых, даже Алек не осмелится просто попользоваться им — не настолько он глуп. Вернее, очень неглуп и достаточно дальновиден, чтобы представить себе расстановку сил лет этак через десять-пятнадцать. Всё будет хорошо.
«Всё будет хорошо», — шепчет ему между поцелуями Алек, и Робина это задевает: успокаивает его, как девку. Да, он ещё ни с кем не спал, и опыта у него никакого. Но неужели это так заметно? Не хватало только опозориться перед Алеком… Судя по пылу Алека, петтингом и поцелуями он не ограничится. Но едва Робин смиряется, что здесь, на продавленном и потёртом школьном диване всё и произойдёт, как Алек, прервавшись на миг, выдыхает: «Пошли-ко-мне?» В вопросе Алека не слышен вопрос.
Робина бросает в дрожь: то ли от предвкушения, то ли от непонятно откуда возникшего страха. Да, совсем недавно он только об этом и мечтал — но тогда инициатором и хозяином положения был он. И пугает его сейчас не столько пресловутый «первый раз», сколько страх оказаться не на высоте, а то и вовсе с треском его провалить. Больше всего он боится показаться Алеку таким же жалким и нелепым, как Колин. Как бы там ни было, отступать поздно, да и невозможно. Слишком сильны и ярки ещё его собственные ощущения от полученного отказа на пике возбуждения, чтобы не понимать — Алек этого так не оставит. А его возможности в этом плане — Робин даже сейчас отдаёт себе в этом отчёт — на порядок превосходят возможности Робина поквитаться с Колином. Черта невозврата перейдена.
— С-охотой-и-удовольствием, — выдыхает он в тон Алеку, и с этим выдохом улетучивается и страх.
— Это само собой, — хрипло смеётся Алек. — Без охоты в этом деле никуда, а удовольствие я тебе гарантирую.
Робин, рассмеявшись в ответ, переводит дыхание — похоже, Алек доволен, а значит, он всё делает правильно. Вот оно, преимущество отношений со своими. В своём кругу никому ничего не надо объяснять — все с молоком матери, вернее, с семенем отца, перенимают неписаные традиции и правила игры. Отец ему на последний день рождения так и сказал: «У меня к тебе одно требование — к тридцати остепениться. А до и после можешь делать что хочешь. Главное — соблюдать приличия». И похоже, этой заповеди придерживаются и остальные отцы их круга — Алека точно. Робин с приятным волнением отмечает, что он теперь тоже вхож в этот круг — не просто номинально, по праву рождения, как это было до сегодняшнего вечера, а в силу личных заслуг — равные ему его признали и приняли. Не потому, что он сын герцога Девонширского, а потому, что он — такой же, как они. На светских приёмах и фамильных торжествах все, конечно, улыбаются всем. Но истинное отношение познаётся не по светским улыбкам, а по тому, приглашает ли тебя хозяйка дома на чай, хозяин — на партию в гольф, а их сын — на вечеринку для избранных. Приглашение в постель сюда не относится: совместно проведённая ночь — не повод для знакомства. И только совсем уж безнадёжные простофили — как Колин Уимфри — могут этого не понимать. Но Робин спокоен — на вечеринку его пригласили.
***
С той ночи проходит неделя, но Алек так и не даёт о себе знать, и это тревожит Робина. А вдруг он просто-напросто забыл о том, что тогда между ними произошло? Алек был пьян и обкурен, вырубился он сразу, как кончил, распластавшись по всей кровати морской звездой, и Робин тут же ушёл к себе. Вполне возможно, что наутро он даже не вспомнил о нём. Искать контакт самому Робин не решается — слишком уж пугает перспектива увидеть в тёмных непроницаемых глазах Алека недоумение, искреннее или, что ещё хуже, наигранное, — да и, в конце концов, он не девчонка, чтобы истерично преследовать парня после первой совместной ночи.
В Итоне этим много занимаются, но мало об этом говорят. Секс и спорт — две излюбленных темы мальчишеских разговоров, но в Итоне разговоры эти ведутся всегда с другими и о других. Разговоры между собой «о своём» с теми, to whom it may concern, — табу. Негласное добровольное вето на обсуждение происходящего придаёт ему тот налёт пикантности и сладкий привкус запрета, которые доставляют больше удовольствия, чем само занятие, и убить которые грозят всеобщая вседозволенность и распущенность. Тем более что есть в этом нечто элитарное, то есть само собой разумеющееся: спать с себе подобными — столь же естественно, как принимать душ. Вы же не будете обсуждать с другими подробности своих гигиенических процедур? Душ не обсуждают, душ принимают.
В общем, всё должна решить вечеринка. Учитывая неопределённость своего положения, Робин идёт на неё с опаской, но всё же пытается взять себя в руки. В конце концов, не может же отшибить память всем присутствовавшим тогда при приглашении, хоть кто-то же должен помнить, что его тоже пригласили. А уж в зависимости от поведения Алека он решит, как быть дальше.
Прежде чем войти, Робин на миг останавливается и собирается с духом. Вообще-то, «библиотека» — святая святых Коттон-Холла, общая комната с отдельной кухней, где обычно тусит Алек с командой, — предназначена для всех старшеклассников, но на деле она резиденция внутри резиденции — неоспоримое и неприкосновенное владение капитана Дома и его команды. Здесь все свои — чужие сюда не суются. Робин прислушивается. Из-за неплотно прикрытой двери «библиотеки» доносятся смех и музыка, на фоне которых жизнерадостной трещоткой выделяется голос Кристиана Рассела, сына герцога Бедфорда. Робин хмурится. Значит, Алек прислушался к пожеланию гостей насчёт «tarts». Невольная конкуренция напрягает.
В конце коридора раздаются гулкие шаги, которые тут же затихают где-то на полпути.
— Алек… — доносится до Робина приглушённый голос, в котором Робин даже не сразу узнаёт мистера Стюарта, главу Дома. Не сразу — потому что не «лорд Эндоувер», не «мистер Ховард» и даже не «Александер». Алек. Забавно. Интересно. Но неудивительно.
Во внутренних разборках между обитателями Дома такого ранга, как Коттон-Холл, виновных не может быть по определению: за каждым из мальчиков стоят родители с выходом на директора или председателя правления колледжа, а то и министра образования. Если дойдёт до открытого противостояния, виноватым будет только один — глава Дома, допустивший выход конфликта за пределы Дома. А лучший способ не дать конфликту покинуть пределы Дома — позволить мальчикам решить его самим. В конце концов, Итон славится своими традициями самоуправления. Хотя в буклетах для родителей под этим и подразумевают нечто другое. Это ли не конечная цель настоящего образования — подготовить мальчиков к жизни и научить их самостоятельно справляться с трудностями? И в таких случаях роль внутреннего арбитра, Алека, бесценна.